Нет, дом был пуст, покинут. Я спустился по лестнице и не без труда нашел обсаженную туей дорогу. Она тоже заросла высокими сухими сорняками и ежевикой. Потом я свернул по направлению к Триполисштрассе и начал спускаться. Вот уже появились низенькие заборы из штакетника, а вдалеке показался уличный фонарь на перекрестке, и тут я услышал разговор. Двое мужчин, так мне послышалось, взволнованно беседовали вполголоса. Пока нельзя было ничего разобрать, но, сделав еще двадцать шагов, я оказался всего в нескольких метрах от них; один стоял в темноте у двери, опершись об оконный карниз, спиной ко мне; другой — это я разглядел, когда уже подошел к ним почти вплотную, — примостился на пороге. Они замолчали — глядели на меня, курили, и когда я, не зная, заговорить ли с ними или пройти мимо, пожелал им доброго вечера, тот, что стоял, поднес ладонь к краю фуражки, не отрывая локтя от карниза.
Они молчали; на мгновение между нами повисла тишина, и, так как мне второпях ничего другого не пришло в голову, я спросил:
— А что, старуха, фрау Стефания, уехала, что ли?
— Уехала, — сказал тот, что стоял, и белое пятно его лица повернулось вниз, к сидящему на пороге. Над моей головой кто-то засмеялся. Как будто женщина, но невысокий фасад был в тени, и я не мог ничего разглядеть в темном окне.
— А что? — сказал кто-то, может быть, тот, что сидел на пороге, или скорее кто-то третий, кто стоял за открытой дверью в темных сенях. — А что? Она тебе нужна?
О, этот некультурный обычай моих земляков — сразу же они начинают «тыкать»!
— Видите ли, — сказал я, — она когда-то заказала мне картину. Я, видите ли, художник, и я ей тогда написал, что при случае зайду за деньгами. Ну и раз уж я в этом районе, я решил сюда заскочить, понимаете? Но похоже…
— Давай на «ты», — устало заметил сидящий на пороге, — в конце концов все мы пыль и прах, а что до Стефании, то она уехала после той ноябрьской истории.
— Уехала?
— Говорят, в Фарис, а другие говорят, в Лозанну, но для нас одно важно — что здесь ее нет. Ты, наверное, слыхал про забастовку. Вот тогда-то она и уехала.
— Да, слыхал, конечно, только не знаю, что правда, а что вранье.
Я чувствовал на себе их взгляды. Я все стоял на улице, с курткой через руку. Постепенно я разглядел и третьего в темноте за дверью. Их обращенные ко мне лица оставались неразличимыми, и постепенно они рассказали мне все о собрании в октябре.