— Что с тобой стряслось?
Мак поднялся по ступенькам. Она подвинула ему складной стул, он заботливо прикрепил мешок к спинке, потом сел; Шюль заказал ему пиво, мы стали доигрывать, а девушка наливать ему кружку, а он и говорит:
— Только одна, а я ведь сегодня целый день, и только одна, и потом две, и больше ничего за целый день.
— Сейчас он еще разревется! В чем дело? — спросил Матис, и, короче говоря, после долгих расспросов выяснилось, что он искал улиток, в час он вышел со своим мешком, перешел через мост и направился вниз по Ааре, мимо Миланского камня, все дальше по песчаному берегу. Он искал ленточных улиток и нашел только одну. Он повернулся и отвязал мешок, размотал бечевку и вывалил его содержимое себе на колени — три улитки и несколько перьев цапли.
— Но ведь их же три, — рассмеялся Шюль.
— Не, — сказал Мак. — Одна. Одна ленточная улитка, — он положил на обитый жестью стол самую маленькую. — Пять витков, — сказал он, — пять с половиной витков, — и теперь у него снова был такой вид, точно вот-вот он заревет. Он положил на стол и двух других, и мы увидели, что они действительно немного отличаются от пятнистой серо-коричневой ленточной улитки.
— Горные улитки, — сказал он. — Их у меня полно, а ленточная только одна, и фрау Кастель сказала: «Ну, ступай», — и прочитала вслух из книги про улиток, они в октябре вылезают из-под листьев и пробираются к воде, и…
— Но послушай, — сказал Матис и подмигнул нам: — Их, значит, летом и быть не должно здесь, внизу? А ты уже сегодня отправился искать их у воды? Что ты себе вообразил? Что они в такую жарищу вылезут из своих ямок? Тебе повезло, что ты эту-то одну нашел, ты просто счастливчик, так или нет? — и он посмотрел на нас.
— Да ты у нас в рубашке родился, Мак, — сказал Шюль, и дальше все в том же духе; Мак сначала все качал головой, потом стал переводить глаза с одного на другого, — он еще сомневался, — потом его плоское лицо расплылось в улыбке, на нем появились блестки пота, он смеялся, и под наш смех и поздравления он собрал свою бесценную добычу и сложил ее обратно в красный резиновый мешок. Вот какой случай мне вспомнился, и скажите после этого, можно ли верить его басням? Не будем ставить все точки над «и», но разве нельзя предположить, что кто-то использует словоохотливость Мака для того, чтобы выставить меня в неблаговидном свете? От них всего можно ожидать. Явно существуют люди, которым приходится спасать свою шкуру. Юлиан Яхеб, к примеру. Ему, наверное, крайне неприятно, что его имя связывают с темной историей, которую рассказывает Мак про его племянницу. Не знаю, кто тут на самом деле виновен, но лично я, во всяком случае, к этой истории совершенно непричастен. Как гнусно облапошили бедную дурочку, и меня бы не удивило, если бы оказалось, что у этого негодяя Шюля Ульриха рыльце в пушку. Я вспоминаю, как однажды вечером, в октябре, мы до полуночи засиделись за стаканчиком в заводской столовой, а все уже разошлись, и вдруг он заговорил со мной про мою знакомую, осведомился, как она себя чувствует, и надо же дойти до такой наглости — утверждал, что она, как он слышал, ждет ребенка. Мало того. Он прямо предложил свои услуги для восстановления прежней нормы, как он выразился, да еще посмел спросить, сколько я заплачу ему за это. Я сразу понял, что ему просто нужны деньги. А когда я отверг его домогательства, он пытался меня шантажировать. И при этом улыбался мне — сидит, откинувшись на спинку стула, лицо с черными провалами глазниц под лампочкой без абажура смутно различимо сквозь табачный дым, улыбается и бормочет: «Сотню за то, что я буду молчать, как, пойдет? Или две, и мы обтяпаем это дельце, по рукам, что ли?»