— А ты что тут делаешь?
Он быстро поднялся. Они слезли с велосипедов, и он увидел, что они больше его, трое, наверное, уже в четвертом классе, в третьем-то уж наверняка, и он удивился тому, что у самого маленького, который, кажется, даже младше его, Лота, тоже есть свой велосипед. Они поставили велосипеды друг за другом и подошли ближе.
— Я жду, — сказал он.
— А это чей? — спросил один из них, второй по росту, мальчишка с бледным лицом.
— Наш, — сказал он. — Мой и моего отца.
— Хороший мотоцикл, — сказал самый маленький.
— Пауль, — сказал тот, с бледным лицом. Самый маленький тут же отвел взгляд в сторону.
— Где он? — спросил бледнолицый, и Лот увидел, как сузились у него глаза.
— Делает обход, — ответил он. — Там, в тех домах.
Он дошел до угла и показал им. Он был рад, что он больше не один.
Улица была пустынна. Она убегала вдаль, длинная и совершенно прямая, и далеко-далеко внизу, там, где дома становились маленькими и налезали друг на друга, резко сворачивала к реке. В это время отец вышел из какого-то дома. Он был еще довольно близко. Но их не видел. Он направился со своими чемоданами к следующему дому. Они смотрели ему вслед, и, когда он остановился и позвонил в дверь, бледнолицый спросил:
— Что он делает?
Лот повернулся к нему.
— Продает товар, — сказал он.
— Что-что?
— Продает товар.
— Что еще за товар? — спросил бледнолицый. Лицо его напоминало остренькую морду крота.
— Щетки, — сказал Лот. — Щетки и пуговицы, и зубную пасту, и зубные щетки, и отличную мастику для паркета, — сказал он им.
Отец снова появился на улице и что-то сказал, подняв голову к окну.
— Старик у него разносчик, — объяснил самый большой парень, до сих пор молчавший.
Большая светло-серая машина ехала по улице. Она сверкала на солнце, солнце теперь стояло прямо над головой и палило вовсю; машина выглядела удивительно новой, и бледнолицый сказал:
— Новый «мерседес».
Некоторое время все молчали. Отец между тем двинулся дальше. Снова позвонил.
— Торговать вразнос запрещается, — пробормотал самый большой парень, Лот затылком ощутил холодок его дыхания. Они засмеялись. Отец снова исчез в дверях со своими чемоданами. Еще никогда в жизни Лот не видел такой пустой улицы. Может, она вовсе не ведет к реке, подумал он, глядя вдаль, на пустынный тротуар, может, она ведет в Граубюнден, а может, даже вообще никуда не ведет, и за этим поворотом, там, далеко внизу, просто ничего нет. Ничего, кроме прямой, как стрела, улицы, и она никуда не ведет, и если поедешь по ней, то никуда не приедешь — ни в деревню, ни домой, ни к мосту, будешь ехать и ехать и не сможешь остановиться, так и будешь ехать никуда в слепящем солнечном свете…