Однажды, возвратясь на свое место, я увидел его лицо за дверью; взглянув на меня, он возмущенно задернул занавеску. Не спеша я пересек улицу. Перед магазином я остановился. Осмотрел витрину. Конечно, мне сразу же бросился в глаза мой старый «тиссофлекс». Так вот где он теперь! И — надо же! — триста девяносто пять франков. Я вошел в магазин, отдернул занавеску. Господин Морон стоял у кассы. Он был один. Я заметил, что он слегка побледнел. У него и вправду были лягушачьи глаза.
— Что вам угодно? — Его голос дрожал. Я притворился, будто вижу его впервые.
— Я хочу купить свой «тиссофлекс», — сказал я спокойно, указав кивком головы на витрину.
Выпучив свои глазки, он неуверенно обошел прилавок.
— Вот, вот, — сказал я.
Он взял аппарат с витрины.
— Ладно, — сказал я, — значит, триста девяносто пять. — Я положил деньги, взял аппарат и вышел из магазина. От такого человека, как он, можно было вполне ожидать какой-нибудь грубой выходки. Поэтому я ушел, чтобы больше не возвращаться и не вспоминать о нем. Кстати, это было в день моего отъезда из Невшателя.
Я не предполагал тогда, что скоро мне снова придется услышать о нем, об этом господине Мороне. Я услышал о нем в Трамлане, к моему немалому удивлению, от моего друга Альберта. В Трамлан, этот небольшой, довольно грязный городок за Шасралем, известный своим часовым заводом, я пришел пешком. Уже смеркалось и было прохладно, когда я вошел в город; я устал нести чемодан и был голоден, я шел в свете уличных фонарей и никак не мог найти гостиницы, поэтому я зашел в первую попавшуюся харчевню. Зал был полупустой. Я поставил чемодан под вешалку, повесил куртку, и когда примерно через полчаса я начал хлебать мой суп, оба мои соседа по столу пожелали мне приятного аппетита. Как и я, они были швейцарские немцы, родом из Восточной Швейцарии. Мы заговорили о здоровом, как я слыхал, чистом от пыли воздухе Трамланского района, и, когда я откинулся на спинку стула, чтобы отхлебнуть пива, мой взгляд упал на перегородку из матового стекла, отделяющую зал от комнаты хозяев; если встать, то можно было, наверно, заглянуть из этой комнаты в зал. Над перегородкой маячило чье-то лицо. Глаза как у куницы.
— Я узнал тебя по твоему мизерскому, — сказал Альберт. Он улыбнулся, покачал головой. — Турель, — сказал он, — откуда ты здесь взялся?
Его голова исчезла. Сквозь матовое стекло я увидел, что он идет сюда.
— Говоря откровенно, — сказал он, усевшись напротив меня, — я ждал тебя.
Я ничего не понимал.
— На твоем месте, — продолжал он, — я бы тоже пробирался сюда.
Он коротко рассмеялся своим беззвучным смехом. Я все еще сохранял спокойствие.
Вполне возможно, конечно, что я, увидев дорожный указатель с названием Трамлан, на секунду вспомнил об Альберте, ведь, кажется, он был отсюда родом. Вполне возможно, что в Лисе он к слову упомянул, что собирается в Трамлан, к своей сестре, хозяйке харчевни «Фонтан пива», доставшейся ей от родителей. Но неужели я потащился бы сюда только ради него?
— Что значит «на твоем месте»? — спросил я.
Почти не поворачивая головы, он на секунду задержал взгляд на моих соседях по столику, наклонился ко мне и сказал:
— У тебя не такое уж большое преимущество во времени.
— Говори же наконец по-человечески! — сказал я, теряя терпение. Я говорил громко, но мой голос, как видно, перекрывался воем пластинок, гомоном посетителей, шипением кофеварок. Альберт смотрел на меня не отрываясь.
— Я был сегодня в Невшателе, — сказал он. И, помолчав, добавил: — Зачем тебе это понадобилось?
При всем желании я не мог понять, о чем идет речь. И тут наконец он открыл мне глаза. Мне еще и сегодня кровь бросается в голову, когда я об этом вспоминаю. Приблизив ко мне лицо, он быстро заговорил:
— Конечно, ты тут ни при чем, ведь я тебя знаю, но пока что дела обстоят так: владелец магазина подробно описал внешность грабителя, вот что я слышал. Тебе ясно?