И я снова подхожу к дверце, раскрываю ее, и врывается утренний свет, и грохот с завода, и холод, я возвращаюсь: «Нет никакого жениха», — но она не слушает, она стонет, не слушает, она хватает меня за руку, обнимает за шею. «Ты здесь!» — «Но ведь я все время был здесь», — говорю я. «Ты здесь, ты пришел наконец», — и тяжело дышит и прижимается к моей щеке своим потным лицом. «Только бы не случилось чего», — говорю я. «Ты здесь, ты пришел наконец, — и она тяжело дышит, — ты вернулся; знаешь, — говорит она, — я теперь совсем некрасивая, но теперь уже недолго, — она трудно дышит, — уже недолго, не…» — и она впилась мне ногтями в плечо, а я уже почти не слушал ее, я отодвинулся в темноте, надо же, такая сила у нее, и я говорю: «Принцесса, если ты не перестанешь…», но она прижимается лицом к моему плечу: «Ты вернулся, ты… — говорит она шепотом, — ты со мной». Я ничего не сказал, ни слова, не могу уже ни слова сказать, только жду и чувствую лицом ее волосы и жар, и ее руку вокруг моей шеи, надо же, какая у нее сила. «Ты здесь» — я в жизни такого не видел и все хотел позвать фрау Кастель, а она — «нет, нет», и опять стонет, и все повторяет: «Ты здесь» — и я говорю ей: «Да, я здесь, где же мне еще быть», но она не отвечает. «Принцесса, — говорю я ей, — Принцесса, — но она молчит и не дышит, и снова дышит, и опять не дышит. — Принцесса, — но в ответ ни слова, и только удары у нее в груди. — Принцесса, — зову я, — Принцесса Бет», — но она только крепко держит меня, прижимает к моей щеке свое мокрое лицо. И вдруг такой тихий голос, кто-то закричал — тихо, но закричал там, внизу, а Принцесса говорит: «Да, я тоже слышу, да», — и она трудно дышит, и кто-то кричит, тихо, но кричит, кричит…
«Фрау Кастель, — говорю я, и она отпускает мое плечо. — Фрау Кастель, — и я выбегаю, — фрау Кастель, там кто-то кричит», — и бегу мимо машин, и уже рассвет, скорее к дверям, но дом ведь заперт, я стучу, стучу. «Фрау Кастель!» — кричу, и мне страшно, и я все думаю — кто-то у меня в каморке, кто-то там появился и кричит… «О господи, — говорит она, — это девчонка Ферро, — говорит, — да открой же ты дверцу», — и она опускается возле нее на колени. «Бет, — говорит она ей, — ах ты боже мой, да скажи же что-нибудь, ребенок… Почему же ты не шевелишься, господи, он ведь живой, ай да мальчик, слышишь меня, Бет?» Нет, она спит. Ребенок… «Да проснись же ты, ты ведь не можешь тут так оставаться», — а она не шевелится, ну ни капельки, и не дышит, и не улыбнется даже, лежит в полутьме и лежит, и не дышит совсем, и только ребенок… «Беги, — говорит мне фрау Кастель, — и не мешайся тут, беги к господину Куперу и к Кати, слышишь», — но Принцесса не шевелится, только ребенок… Ай да мальчик, он кричит и кричит…
— Люсьен, значит, подошел к окну. Стоит и стоит там, и все смотрит вниз. И тут я кричу ему: «Двойная продукция при том же жалованье!» — так просто, и смеюсь. Тут он поворачивается ко мне, потом опять смотрит в окно. Кивает мне, опять высовывается, смотрит вниз, — и что это он там высмотрел? — ну, я тоже иду к окну. Представляете, какая там жара, под самой крышей, и грохот из дробилки там сильнее. Люсьен подвигается немного, смотрит на меня, кивком показывает в окно. Тут я его и увидел.
— Ты про этого крикуна? А нам Борн сказал: «Там кто-то кричит, — слышите?» Ну, мы подошли к выходу из цеха, но во всем дворе ни души, а жара такая, прямо с ног валит, еще бы, эти бетонные стены весь день на солнце, а дело уже к шести, пыль так и стелется, но на улице ни души, только кто-то кричит. Борн подтолкнул меня, и тут мы видим, что вверху, из окна над клинкерным цехом, торчат ваши головы. Люсьен, наверное, тоже нас увидел, он показывает на ворота, и когда мы прошли немного вперед, то видим этого в куртке, он что-то кричит, но никто…
— Он кричал нам что-то, но я разобрал только несколько слов, мы ведь были на самой верхотуре, ну я и говорю Люсьену: «Ты что-нибудь понимаешь?» Он повернулся ко мне, лицо все потное, засмеялся и снова перегнулся вниз, а там у ворот…