— Иди к себе, — тихо сказала мать, и Лот медленно прошел мимо отца и дальше, обратно к Бет, в черноту. Чернота жгла ему глаза, и от этого у него выступили слезы.
— Он у тебя? — спросила Бет. Лот забыл плотно закрыть дверь, и постепенно он смог различить Бет, которая сидела на своей кровати у стены, зажав руками уши. Он хотел рассказать ей, как было дело, но снова голос отца ворвался в комнату. Это была уже не человеческая речь, а просто звуки, пьяные, бессвязные звуки, медленно, громко и невнятно изрыгаемый поток ругательств и злобных выкриков, только иногда мелькали понятные слова — «шпионит тут», и «запер», и «черный ход», и «меня», и «убью»…
Лот все не двигался с места, перед ним — застывшее лицо Бет. Он слышал звуки, разносившиеся по всему дому, — там, за дверью, они обрушиваются на мать. Тяжелые беспорядочные удары. Он стоял, слушал и чувствовал, как от них цепенеет его тело, потом повернулся и, выпрямившись, двинулся им навстречу — прочь от Бет, к полуоткрытой двери, — не зная, что заставляет его идти; он ничего не видел — ни двери, ни косой полоски света, и не слышал ни шепота Бет за спиной, ни даже тишины, сменившей тарахтенье буров, ни слов, которые ему кто-то кричал, ни быстрых ударов кайлы по камню, ни ветра, свистевшего возле его каски, — только этот голос; он заполнял его целиком и заставлял идти дальше; и он дошел до двери, и увидел высоко занесенную руку отца, и смотрел, как она опускалась. Тень погасила светлое лицо матери. Падение тела, крик. Тело ударилось о лестницу и покатилось по ступенькам. Тишина, и красное лицо отца медленно поворачивается к нему. Он задрожал. Не крикнул. Остановился. Лицо. Он прочел на нем, что произошло что-то ужасное. Двинулся дальше, к лестничной площадке. Снова остановился и вдруг услыхал рядом с собой тяжелое дыхание отца. И еще там валялась туфля матери. «Пошли», — сказал тот самый голос, и отец дотронулся до него. Его как будто ударило. Он резко обернулся. Но вместо крика издал только тихий нечленораздельный звук. Он посмотрел в упор на отца — лицо было красное, как тогда, — увидел щетину, поседевшую за все эти долгие годы, почувствовал запах водки, секунду он смотрел ему прямо в глаза, прежние глаза, в них вспыхивали полупогасшие молнии…
…И медленно опустил занесенную для нового удара кайлу. Кровь бросилась ему в лицо.
— Пошли, — сказал старик. — В чем дело, пошли.
И кивком показал на остальных, сидевших на камнях и шпалах. Лот посмотрел на них — все расплывалось у него перед глазами; словно сквозь водяную завесу, сквозь завесу проливного дождя, он увидел еще, прежде чем все вокруг него погасло, как все лица обратились к ним. Медленно и ничего уже больше не видя и не слыша, он поплелся в обратную сторону.
Нет, тогда вы, конечно, ничего не могли знать про все это, про прежнюю жизнь Лота и про то, как случилось, что он стал немым. Даже у Ферро тогда и мысли такой не мелькнуло, а если что и мелькнуло, то разве лишь смутное воспоминание, что когда-то давно, в те прежние скверные времена, он видел вот так же застывшее вдруг мальчишечье лицо. Но Ферро ничего не сказал, да он и не успел бы, слишком быстро все завертелось: Немой заковылял прочь, остановился на склоне; к нему подскочили младший Филиппис, и Гримм, и все остальные, а Кальман сказал:
— Давайте помогите ему. Слышите? Ему же дурно. Ведите его сюда, тут сухо.
Почти машинально Ферро вытащил бутылку.
— Это водка, — сказал он и сам не заметил, и никто не заметил, как вдруг осип его голос; кто-то взял фляжку и поднес ко рту Немого, но Немой не стал пить, и тогда Гримм и младший Филиппис увели его вниз, к бараку.
А тут уже и время истекло. Кальман еще немного постоял, а потом сказал:
— Давайте работать.
Они вернулись на свои места, и вскоре пневматический бур заглушил хлопанье парусины.
Кальман (десятник)
Вблизи можно было с полной отчетливостью различить в шуме буров три отдельных громких звука. Однако уже на расстоянии двадцати метров не было слышно, как стреляет сжатый воздух, чем дальше, тем больше заглушался лязг, а с расстояния в пятьдесят метров слышалось только глухое монотонное тарахтенье. Наверное, так получалось из-за рева ветра, а может, из-за клубов тумана, которые уже сейчас, в начале пятого, нависли так низко, что как будто волочились по земле среди деревьев, вернее сказать, плавали среди деревьев; по крайней мере, первому из двоих, шагавших друг за другом по направлению к красным столбам наверху, они вдруг показались похожими на рыб, на огромных рыб, которые, чуть заметно шевеля плавниками, косяком шли между деревьями. Особая порода рыб, сотворенных из тумана, и они заглатывали выхлопы сжатого воздуха и лязг. Этот первый из двоих был Кальман. За ним шел Ферро; теперь они достигли края крутого склона, и Кальман остановился. Прислушался. Но сейчас он прислушивался не к шуму пневматических буров. Слегка повернув голову, он прислушивался к свисту.