Лот воткнул кайлу в землю и взобрался на два-три метра повыше.
«Прежде всего занять устойчивое положение, — сказал отец. — Так. Теперь берись, — и он отошел в сторону, а Лот взял пневмобур. — Так, правильно. Двумя руками на уровне бедер. Слегка упереться. Выключатели на рукоятках. Нажми как следует. Давай!»
Пневмобур заработал. Его сотрясение отдавалось во всем теле Лота. «Давай!» — кричал рядом отец и еще что-то кричал, но нельзя было разобрать что. Лот отпустил выключатель. Шум сейчас же прекратился. Он посмотрел на отца. Невольно улыбнулся, и у прищуренных глаз отца тоже собрались морщинки, и отец сказал: «Я тебе говорю, горизонтально держи. Не крути. А это значит, — добавил он, показывая на отметку на буровой штанге, — вот до сих пор надо вгонять. Дальше давай».
Снова затарахтел бур, и Лот слегка упирался, держал горизонтально и видел, как, дымясь, раскалывается скала и как буровая штанга, стремительно вращаясь, проникает все дальше, дальше, и Лот смеялся, жмурил глаза, держал рукоятку двумя руками на уровне бедер и работал, пока штанга не ушла в скалу по отметку. Тогда он выключил.
Отец сказал: «Вытаскивай».
Он вытащил бур.
Потом отец сказал: «Пошли», и Лот взял буровую штангу — она была горячая — и перенес пневмобур на три метра левее, и отец сказал: «Включай. Вот здесь, видишь», — и указал на вылом в желто-белом мокром известняке, и Лот ногами нащупал устойчивое положение на покатой осыпи, потом включил и посмотрел отцу в лицо. «Да».
Пневмобур заработал, но вдруг он резко отклонился вправо, и Лот выключил его.
«Нет, — сказал отец, — не вошел. Поначалу, конечно, надо нажимать сильнее… Давай сюда».
Теперь отец сам вогнал бур в скалу. Лот видел, как вздулась жила на мокром виске отца, и почувствовал на лице крохотные брызги осколков. Наконечник бура ушел в камень. «Дальше давай ты», — сказал отец, и потные теплые рукоятки снова оказались в кулаках у Лота. Перед тем как включить, он услышал, как Джино Филиппис, который бурил справа, рядом с Кальманом, что-то крикнул, и отец коротко рассмеялся. Потом бур затарахтел снова.
Теперь уже все открыли свои банки. Лот любил этот острый студень. «Хлеб», — сказал рядом с ним Керер, и Лот передал ему ковригу. На верхнем конце стола у стены сидел отец. Он ковырял ножом в своей банке и смотрел на Лота. Его не смутило, что Лот тоже посмотрел на него, — он не отвел взгляда. Настороженного взгляда. Лот снова стал быстро есть. «Он узнал меня, — вдруг пронеслось у него в голове, — наверное, он меня узнал. Господи, что, если он меня узнал?» И он попытался представить себе, как это произойдет: отец подходит к нему, смеется и говорит: «Я узнал тебя. Ты Лот».
Но когда он снова поднял глаза, отец был занят едой и смотрел на свой нож. А Лоту расхотелось есть. Почему отец смотрел на него? И почему он вообще совсем не такой, как Лот всегда себе представлял? И в чем дело с этой канистрой бензина? Когда он подумал об этом, кровь вдруг бросилась ему в лицо, так что ему пришлось быстро нагнуться над тарелкой и начать есть, чтобы никто не заметил, о чем он думает. Он думал об этом свертке под пустой койкой рядом с его вещами, об этом обвязанном веревкой пакете в оберточной бумаге, и знал, что есть какая-то связь между свертком и тем, что отец сидел в тюрьме, между свертком и теми поступками, которые отец совершал раньше и которые, значит, продолжает совершать и сейчас. Он негодяй, почти что убийца, да и обманщик. Тетя… «Вспомни о Лене! Не зря же его посадили!» Он снова увидел себя в кровати, темно — хоть глаз выколи, он стоит на коленях, прижав ухо к стене, а за стеной слышны голоса, дядин и тетин голос: Лот знал — они говорят об отце, он не смел шелохнуться до тех пор, пока не продрог и пока через стену не донеслись протяжные звуки, означавшие, что дядя и тетя заснули. Теперь он тот же, что и тогда, и вместе с тем совсем другой, продолжал он думать, и вдруг решил: сегодня! Сейчас, сразу же после еды. Пусть узнает. Я покажу ему ключ, так лучше всего: возьму ключ и покажу ему, и тогда он поймет.
«А потом, — подумал он, — потом я, может быть, даже покажу ему канистру, чтобы он понял, что я все знаю. Почему бы нет?»