— Я не ожидал, что и вы можете так говорить. В чем виновата Хеленка, если мой сын Хаця не ведет себя по-человечески? Что она знает о нашей жизни и о еврейских бедах? Не понимаю, как у меня родился такой сын. Сперва у него не было еврейского сердца по отношению к отцу; теперь у него нет еврейского сердца по отношению к жене. У него же от нее ребенок! Он сам уже отец!
— А что он говорит? — спрашивает Хана-Этл.
— Он говорит сейчас то, что я говорил ему раньше, еще до его женитьбы. Он говорит, что взял жену, которая его не понимает, женщину, равнодушную ко всему, что не дает ему покоя. Хеленка предана ему, да и ко мне она прекрасно относится, но она все-таки чужого рода. Когда она читает, что делается против евреев в Германии или когда она видит вражду на лицах поляков и слышит их враждебные слова, она смотрит на меня и на Хацю с растерянностью, прижимает к себе девочку и молчит. Хаця кричит ей: «Раскаиваешься, что вышла за меня замуж?» Хеленка отвечает ему, что не раскаивается, но не понимает, почему он так беспокоится. Ведь те, кто ненавидит евреев, не имеют в виду именно его и его семью. Ну, приятно ли мне такое слышать? Пару лет назад мой сын точно также фантазировал, что иноверцы не имеют в виду его. Теперь он знает, что иноверцы имеют в виду и его тоже.
— Судя по вашим словам, не могу сказать, чтобы ваша невестка была без ума от евреев, и я не понимаю, почему вы за нее заступаетесь, — сердито говорит Хана-Этл.
Рахмиэл Севек отвечает ей резко и тоже рассержено:
— Разве мой сын, этот мерзавец, когда-нибудь требовал от нее, чтобы она любила евреев? Чтобы она спать не могла из-за еврейских бед? Он требовал от нее, чтобы она не делала различия между евреем и неевреем и любила его. Она и не делает различия и любит его. Может быть, потому что она происходит от родителей-крестьян. Она ведь из деревни. Она не понимает, почему Хаця вдруг разглядел, что они неудачная пара.
Рахмиэл нервно смеется и тут же вздыхает:
— Я понимаю, это смешно, что я заступаюсь за Хеленку. Я называю ее «моя невестка», но не ощущаю, что она моя невестка. И все-таки она жена моего сына и мать его ребенка. Мне очень жалко ее.
Обе продавщицы, переодевающиеся в задней комнате, знают, как и весь город, о беде лесоторговца. Но они знают и еще кое-что. Они знают, что пару лет назад дочери их хозяйки хотели, чтобы их мать вышла замуж за вдовца Рахмиэла Севека. Но с тех пор, как он обзавелся невесткой-иноверкой, от этого сватовства ничего не осталось. «А какая-нибудь другая женщина, простая еврейка, согласилась бы иметь пасынка, женатого на иноверке?» — так рассуждают между собой продавщицы, переодеваясь в задней комнате, и входят в магазин, одетые в летние платья с цветочками. Они видят в пекарне незнакомого еврея, высокого, худого, в помятой шляпе и пиджаке со слишком короткими для его длинных рук рукавами.
— Этот тот самый столяр, который взял на себя богоугодное дело ремонта бейт-мидраша, — говорит хозяйка своим работницам и снова смотрит на вошедшего.
На нее производят заметное впечатление его манеры и одежда бедняка. Рахмиэл Севек тоже удивлен. Этот столяр совсем не выглядит человеком с такими доходами, которые позволили бы ему ремонтировать бейт-мидраш ради богоугодного дела, не приносящего прибыли.
— Моя жена сказала мне, что хозяйка двора и хлебопекарни Хана-Этл Песелес заплатит мне за мою работу и материалы, — говорит Эльокум Пап.
— Почему ваша жена уверена, что я заплачу? — удивляется Хана-Этл. — Я же не заказывала у вас эту работу.
Эльокум Пап заранее заготовил ответы и тут же начинает пугать: хозяйка еще пожалеет! Если она не заплатит за работу и материалы, Немой миньян не будет называться ее именем. Вместо того чтобы говорить: «Бейт-мидраш Ханы-Этл Песелес — самый красивый в городе», будут говорить: «Бейт-мидраш Эльокума Папа — самый красивый в городе». Столяр пытается понять, какое впечатление произвели его слова, и видит: вместо того чтобы рассердиться или испугаться, хозяйка совершенно спокойна и улыбается. Еврей с озабоченной миной на лице тоже начал улыбаться, а две девицы хихикают так, словно они тут заранее знают, что он лопух и недотепа. Значит, Матля, эта врунья, обманула его. Тут его страшилки не действуют. Эльокум Пап сразу же идет на попятную: пусть хозяйка поможет ему хотя бы с материалами, и бейт-мидраш будет называться ее именем. Точно так же, как говорят: «Я беру взаймы из благотворительной кассы молельни Двойры-Эстер», будут говорить: «Я молюсь в синагоге Ханы-Этл Песелес».