Теперь смеются даже бабуси в париках. Этот еврей должен быть не в своем уме, чтобы вообразить, будто владелица хлебопекарни и хозяйка двора пойдет с ним под свадебный балдахин. Тем не менее, богатая вдова питает к нему и к другим просиживателям скамеек из Немого миньяна большое уважение. Они, конечно, обещали ей золотой трон в раю. Поэтому ей нет дела до молодых пар, детей старых жильцов, которым негде жить. Но когда вержбеловский аскет возвращается во двор с чайником горячей воды, его все же пропускают молча и не говорят худого слова. Соседи относятся к нему с почтением, потому что знают: в конечном счете он все-таки достойный еврей. К тому же домовладелица очень обижается, когда насмехаются над ним.
И вот это заброшенное святое место облюбовал для себя Эльокум Пап и пришел туда — длинный, тощий и сухой, как палка от метлы. Он в жизни еще не видал, чтобы бейт-мидраш был настолько разорен и запущен. Столяр обвел помещение голодными глазами. У него аж дыхание перехватило от желания строить и ремонтировать. Как на отдельных островах, вдалеке друг от друга, сидели евреи, замкнутые и молчаливые. Один молча раскачивался над священной книгой, другой дремал, положив голову на пюпитр, третий пялился в потолок. Вержбеловский аскет вертелся, махал руками и разговаривал сам с собой. Казалось, что он поссорился с собой, но вот-вот с собой помирится. Эльокум Пап подошел к нему.
— Надо все отремонтировать. Ведь тут все разрушено, как в Храме. Я столяр, я буду брать за работу дешево. А вы кто, синагогальный служка?
Реб Довид-Арон Гохгешталт даже вздрогнул и дважды обиделся. Первый раз — потому что ему мешают размышлять, а второй — потому что его спрашивают, не служка ли он. Даже когда он мальчишкой приехал в Тельз, глава ешивы обращался к нему во множественном числе и в третьем лице: «И из какого они города? А где они учились раньше?» А теперь к нему обращается простой смертный: кто вы? Стыд и позор, если человек с улицы так нахально обращается к нему! А кто виноват? Все она, эта рыночная торговка, которая старше его на двадцать лет и не хочет принимать от него разводное письмо. Ученый встал к столяру боком и отвечал ему через плечо.
— Здесь бейт-мидраш без служки, без синагогальных старост и без обывателей-прихожан. Тут ничего не надо ремонтировать, а если кто и отремонтирует, то ему не заплатят.
Эльокум Пап не удивился. Он сразу понял, что имеет дело с заносчивым человеком в потрепанном сюртуке. Он отвернулся от него и пошел к другому еврею, в другой угол бейт-мидраша.
Слепой проповедник реб Мануш Мац проповедует и занимается Торой с прихожанами по утрам и вечерам в синагоге Могильщиков, но день проводит в Немом миньяне. В городе его еще называют «реб Мануш-Мишна», потому что он знает наизусть всю Мишну. Он сидит за своим пюпитром без книги и повторяет наизусть учение танаев[15]. Эльокум Пап пару раз слушал его проповеди в синагоге Могильщиков.
— Ребе, я столяр и резчик. Я вижу, что бейт-мидраш здесь голый и босый как сирота. Даже над священным ковчегом нет никаких резных украшений, — говорит Эльокум и сразу же раскаивается в своих словах. Ведь проповедник слеп и не может видеть украшений, даже если они есть.
Но реб Мануш Мац с легкостью понимает, о чем идет речь. Его отрешенное лицо улыбается морщинками вокруг закрытых глаз и красными, воспаленными веками. Он берет в горсть свою жидкую сивую бородку и говорит со сладким напевом, словно проповедуя перед прихожанами. «В святой Торе написано: „Это Бог мой, и Его украшу“. Наши мудрецы толкуют это так, что надо служить Всевышнему красивыми вещами: красивым цитроном, мезузой[16] в серебряном футляре, изукрашенной шкатулкой для благовоний. Но главное, тем не менее, благословление цитрона и благословление благовоний; сутью мезузы являются святые слова, начертанные на пергаменте. То же самое и с резными украшениями в бейт-мидраше. От этого, конечно, не отмахнешься рукой. Тем не менее, главное — не забывать сказанное в „Поучениях отцов“[17]: „Будь отважен, как леопард, легок, как орел, быстр, как олень и силен, как лев, чтобы выполнить волю Отца твоего Небесного“». Так толкует реб Мануш Мац, и Эльокум Пап знает, что проповедник должен поучать. Пусть закончит. Потом столяр спрашивает:
— А кто заплатит мне за мою работу?
На это у реба Мануша нет ответа. «А кто платит мне за мои проповеди?» — хочется ему спросить. Его проповеди нравятся людям, но есть ли у него деньги, чтобы прожить день, никого не интересует. Но слепец не выдаст свою обиду на старост синагоги Могильщиков бедному ремесленнику. Он снова начинает говорить со сладким проповедническим напевом, что и музыкальные инструменты царя Давида, да будет благословенна его память, арфы и флейты не просто для красоты и ярких красок нарисованы на стенах и потолках синагог, но чтобы напомнить нам, что у нас был Храм, в котором левиты пели и играли на музыкальных инструментах. Мы должны раскаиваться в наших грехах, из-за которых был разрушен Храм, и читать псалмы с сокрушенным сердцем.
16
Маленький пергаментный свиток со словами из Торы, прикрепляемый к косяку двери. Часто на футляре имеется надпись «шадай», аббревиатура слов «шомер длатот Исраэль» (хранящий двери Израиля), что отражает функции мезузы в еврейской традиции.