Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Предисловие
Роман «Немой набат» перерос в трилогию под напором самой жизни. Быстротекущая, она беспрестанно предлагала героям романа – людям, живущим среди нас, – новые сложные обстоятельства, и чтобы не захлебнуться в её водоворотах, им приходилось прилагать максимум усилий, а зачастую изворотливости, порой соблюдая не правила приличия, а изыски лицемерия. Отсюда и острота сюжетных коллизий.
Но хочу особо заметить, что у персонажей романа – а их многие десятки, – нет жизненных прототипов, никто, в том числе главные герои, не «срисован» с реальных личностей, перелицованных в художественные образы. Никто не узнаваем, даже косвенно. Меня интересовали типажи разносословных современников, их образ жизни, и могу с чистой совестью сказать, что каждый персонаж – это некое «производное» от моих общений со многими типичными «имяреками» того или иного социального слоя. Такой подход, позволив избежать выдумок и надуманностей, дал мне полную художественную свободу. Кроме того, – и это, пожалуй, главное! – он «разрешил» героям романа – и радетелям России и потаённым её недругам, – в пылу жизненных переделок, в задушевных беседах, в застольных спорах без стеснений, в полный голос заявлять свои взыскательные мнения о российской власти, о её региональных и кремлёвских лидерах, включая Президента. А необычная – по историческим масштабам – скорость российских перемен помогла представить мнения и умозрения разных общественных слоёв в их изменчивой динамике.
И есть ещё одно обстоятельство, о котором мне хотелось бы уведомить читателей. Я задумал роман давно и писал его не по следам политических событий, а двигаясь как бы впереди них. И когда время догоняло сюжет, мне оставалось лишь внести коррективы, скажем, относительно погоды или других конкретных частностей жизни. Кроме, разумеется, третьей части. Никто не мог предвидеть ни пандемии, ни назначения премьером Мишустина. И это потребовало серьёзных доработок. Но отнюдь не случайно последние слова второй части романа звучат так: «Всё только начинается!» А ведь в печать книга была сдана в октябре 2019 года, в самый сумрачный период российского увядания, когда о переменах 2020-го речи ещё не шло. Однако сам ход жизни и логика сюжета, судьбы героев романа выводили их на мысли о неизбежности скорых и крутых перемен.
И последнее. Роман «Немой набат» – это первая попытка художественно осмыслить внутриполитические события 2018— 2020 годов, которые я считаю самыми драматическими в истории новой России. Да, безмерно тяжкими были 90-е годы, но в ту пору ещё срабатывала инерция советских лет, ещё были в соку прежние поколения, дравшиеся и не сдавшиеся. Они и не позволили доломать страну. Сегодня такой охранительной силы нет. Россия, жизнь и традиции народа оказались беззащитными перед возможной новой напастью, которой ей угрожал транзит власти 2024 года.
Но набат был услышан.
Книга первая
Глава 1
– Прими, Господи, прах его с миром. Дозволь сказать последнее прости. Память о тебе будет светлой.
Дмитрий Шубин после литии в кладбищенской церквушке начал говорить у развёрстой могилы стёртым ритуальным шаблоном, но печалуясь искренне.
Тяжёлую весеннюю землю копальщики круто швыряли по одну сторону могилы. Чтобы опустить гроб, кинули вдоль пару грязных досок. Старшой, знавший, что скудные похороны сводят к дежурным причитаниям, сноровисто шагнул на гнутый настил, подал напарнику верёвочные концы. – Заводи…
Но Шубина покоробила торопливая кладбищенская деловитость. Он поморщился, дёрнул рукой старшому. Тот притормозил приготовления, и Дмитрий продолжил громко, отчётливо:
– Степан Степаныч Соколов-Ряжский, царствие ему небесное, прошёл жизнь достойно, хотя задача сделать человека счастливым не входит в план сотворения мира. Зато в жизнеустройстве его не было червоточин. Но особо хочу изложить, что покойный в тяжкие минуты, выпадающие человекам, умел подставить плечо, вырвать из бездны отчаяния. У его последнего пристанища мы, брошенные в водоворот новой эпохи, не уврачевавшей старых обид, осознаём ценность таких забот… Жить бы ему да жить! Но, занедужив, попал в руки дохторов, вместо насморка поставивших неизлечимый диагноз. – Он нарочно, с нажимом сказал через «х», вкладывая в него известный ему смысл. – Семьдесят четыре годка! Эх, дела наши скорбные! Что ж, до чего не удалось долететь, будем идти хромая. Как писала Цветаева, ведёт наши полки Богородица.
Опоздавший на отпевание Виктор Донцов и телохранитель Вова с букетом красных роз встали за земляным валом, разглядывая тесную кучку провожающих, полукругом обступивших могилу. Донцов знал лишь Дмитрия и Нину Ряжскую – она держала под локоть бесслёзную, выплакавшую горе мать. Трое пожилых мужчин, видать, дальние родственники. А те две женщины – пожилая в чёрном платке и молодая, в вологодской шали, с краю, вполоборота, – похоже, особняком.