– Этот толстяк наговорил много любопытного.
Аркадий раздражённо ответил:
– Наполеон мысли! Думаю, он сгущает краски, привлекает внимание к собственной персоне. Хотя это ему удалось, мимо него теперь не проскочишь.
– Но разве раскол элит или трусость чиновников, разве это не интересно? – Тут же поправила себя: – Разве это не важно?
– Да говорю же: сгущает краски! Обозначает общеизвестные проблемы, придавая им особую значимость. Аристократ захолустья!
Типичный случай когнитивного диссонанса.
– Чего, чего?
– Расщепления мышления.
– А-а… Но проблемы-то, о которых он говорил, кажутся злободневными.
Аркадий долгим отчуждённым взглядом смотрел на неё, прикидывая степень откровенности дальнейшего разговора. Беседа с Валерием выбила его из привычной колеи пофигизма, сомнения этого местного властителя дум слишком походили на отчаянные жалобы человека, напуганного приближением событий, способных нарушить безмятежное течение его сытой жизни. Уж людей-то Подлевский угадывать умел – его конёк! И готов был руку дать под топор, что никому из здешних этот Валерий столь открыто не говорил о своих тревогах. Зато излил душу перед патентованно надёжным – из администрации губера звонили! – московским гостем, посулившим встречу с солидным «решалой», который донесёт его опасения до столичных верхов. Подлевский был расстроен неприятной, даже чудовищной правдой, которая, словно пружины из протёртого дивана, торчала в словах Валерия. Подумал: «Этот парень нашёл умную форму для изложения своих страхов – сомнения». Эти мысли назойливо теснились в голове, и неожиданные расспросы Веры застали врасплох.
– Ты что, действительно хочешь понять смысл того, о чём мы с ним говорили? – непривычно резко спросил он.
– Ну-у, хотелось бы. Если осилю.
– Тогда слушай, – разозлился он. – Речь шла о том, что в провинции зарождается оппозиция нынешнему порядку вещей, угрожающая сломом всего и вся, что для нас дорого и важно.
– Для кого «для нас»?
– Для меня, для тебя, для власти в целом. Я же ясно говорю: для нынешнего порядка вещей.
– Но он ни словом не обмолвился об оппозиции.
– В том-то и дело! Шла бы речь о какой организованной силе – это чепуха. Раздавим, никто и не заметит. Минимум издержек. Но хотя этот Валерий наплодил уйму заблуждений, сквозь его речи проглядывали подвижки самой жизни, вот в чём загвоздка. Причём по разным направлениям, друг с другом напрямую не связанным. Как говорится, мало людей на митинге – много в подполье. Мы вдоль шагаем, а жизнь, она поперёк прёт.
– Если жизнь поперёк, почему бы к ней не приладиться? Получается, страна идёт не в ту сторону и этот Валерий боится остаться на подножке новой жизни. Я верно поняла?
Аркадий опять долгим взглядом посмотрел на Веру, сожалея о своей откровенности. Но в мозгу сильным фоном продолжался шум от недавней беседы, и он не мог сосредоточиться. Наконец чутьё минуты, всегда выручавшее его, подсказало, что надо табанить, сдавать назад:
– Слушай, это дела не женские. Ну зачем тебе обременять свою распрекрасную головушку заботами, в сути которых никто толком разобраться не может? Понимаешь, никто! Тем более, этот, повторюсь, аристократ захолустья, который, между прочим, катается на шестисотом «мерине», столько наворочал, что сам заблудился в своих умозрительных комбинациях.
– Но мне же интересна твоя позиция, – настаивала Вера. – Твоё мнение, твоё понимание услышанного.
– А я сюда прибыл не для того, чтобы формировать мнение, – попытался ускользнуть от назревшего конфликта Подлевский. – Я с ним не спорил, только вопросики подбрасывал. Я тебе говорил, что готовлю визит крупного государственного деятеля и не обязан излагать личную точку зрения по поводу политической зауми, какую услышал сегодня.
– Но мне-то ты можешь сказать, – упорствовала она, чувствуя, что под влиянием обстоятельств Аркадий, как теперь говорят, расчехлился и настаёт момент истины: она может узнать, что у него за душой.
– А ты ещё не поняла? – резко спросил он.
– Я могу только предполагать.
– Ну и предполагай… – Пошутил: – Ты, оказывается, у нас девка стрёмная. – Аркадий отодвинул чашку с недопитым зелёным чаем, жестом попросил официанта выписать счёт. – Мне этот Валерий и без того испортил настроение своим нытьём, упакованным в форму сомнений. Как говорится, долив пива после отстоя пены. А тут и ты терзаешь дурацкими вопросами.
Смягчил тон:
– Слушай, вишенка-черешенка, давай отвлечёмся от ядрёных мерзопакостных политических тем. В конце концов, в чём драма этого толстяка? Он хочет одного, а вероятным считает другое и потому паникует. Именно паникует! Не бери в голову его словоизвержения. Сомневающийся тип! Хотя, откровенно тебе скажу, для моей миссии – просто находка. Будет что проверять и перепроверять. Но я не знал, что тебя интересуют такие вопросы. Учту.