На сей раз привычный распорядок спутала погода, совпавшая с необходимостью поразмыслить над квартирным вопросом. После апрельского ненастья майские выходные выдались летними. И Аркадий, по-холостяцки сладив несколько бутербродов, отправился на прогулку, что бывало не часто: одиночество тяготило его. Сперва — по аллеям соседнего парка, потом ноги понесли на Чистые пруды, тоже недалеко от Басманной, всего-то пересечь Садовое, дойти до Бульварного.
Почему побрел на Чистые? Ну надо же было идти куда-то, по характеру он не мог бесцельно топтаться на месте, натура требовала маршрута. А Чистые?.. Аркадий не думал, что может ненароком встретить Горбоноса, которого и в лицо-то не знал, — отцовская линия ушла вдаль, уступив место думам о нынешних днях. Осознавая, что овладение квартирой Богодуховых требует особых, возможно, чрезвычайных усилий, он пытался вписать личные планы в общую картину предстоящей жизни, которая определит степень его активности.
Момент переломный. От того, какой будет осень патриарха, зависят и возможности Подлевского — в смысле свободы рук. Формально он жил мимо власти, не участвуя в политических, партийных или идейных раздорах, не соприкасаясь ни с Кремлем, ни с Белым домом, ни с Думой или Совфедом, — вариант с Хитруком был просто выгодной сделкой. Но по-крупному целиком зависел от ситуации в России. Его жизненное целеполагание сольется с вектором верховной воли? Или придется выгребать против течения?
В минуты раздумий и сомнений Аркадий мечтал волшебно оказаться в «Доме свиданий» — он нужен для понтов, — где обсуждали бы жгучую для него тему. Но в последнее время Илья Стефанович не собирал синклиты: видимо, ситуация была столь неясной, что любые выводы считались несолидными. Однако мысленно Подлевский присутствовал на сборе в «Доме свиданий», в ушах звучали заковыристые спичи Хаудуюду, Царева, Хрипоцкого, Цурукадзе, дурацкие реплики патлатого Грука. Их блудливый риторический онанизм казался сейчас пустопорожней болтовней. И тем не менее он тоже репетировал речь. Что он сказал бы, окажись в Жуковке, на сходке высоколобых либеральных речетворцев?
Неспешно дошагав до Чистых, он не без труда отыскал пустующую лавочку, расположился в свободной позе — нога на ногу, раскинув руки за изогнутой спинкой. Позади, мимо «Современника», с адским грохотом проносились редкие рокари. С эстрады в голове бульвара голосили девочки-припевочки в цветастых нарядах, над брунькой колотился балалаечник, но ослабленные расстоянием звуки не раздражали. Наблюдая за публикой, острым глазом отделял гниль нации, быдло, на ходу жевавшее дешевое кулинарное фуфло, от людей со светлыми, хорошими лицами и их спутницами в шляпках с плюмажем, в юбках без подбоя, на просвет, пытался угадать их социальный статус. Замечательные люди все замечают. Но думал о близком будущем. А «задником», фоном были ни на миг не отступавшие мысли о богодуховской квартире. Слегка улыбнулся, переиначив классическое: «Да, квартирный вопрос портит настроение».
Что он сказал бы тонущим в благополучии собратьям по разуму в «Доме свиданий»? Аркадий отвлекся от наблюдений и строже впряг размышления.
Ну, прежде всего надо ждать сообщения о премьере. К Путину нельзя относиться с полным доверием. Чужой. В 2008 году до последнего держал Иванова прикрытием для Медведева. Вдруг повторит тот маневр с точностью до наоборот и поставит на правительство не Медведева, которого ждут все порядочные люди, а неудобного Иванова? Впрочем, «сальто-мортале» маловероятно. На передний план все-таки выходит примирение с западом.
Здесь сигнальный маячок — Кудрин, которого Аркадий называл «кузнец счастья». Если он займет высокий пост в правительстве или в Кремле, для Подлевского это — поцелуй власти. Дело не в практических видах, нет. Сближение с Западом, которое олицетворяет Кудрин, умиротворит обстановку в стране, многие знакомые Аркадия усилят позиции, обретут новые возможности, получат право определять границы дозволенного. Блуждая под руку с Кудриным в либеральных райских кущах, подумал: «Да о чем вообще говорить, если...» Из глубин сознания вынырнуло слово, объявшее всю совокупность радостей, которые, словно манна небесная, свалятся на него в случае примирения с Западом. Слово с особым, только Аркадию понятным смыслом — безнаказанность. Да, жесткач. Но — по самые помидоры! Демократическая тирания! Танцуют все!
Какую цену заплатит страна за «Брестский мир», Подлевского не тревожило. Ничуть не стесняясь избытка забот о земном, он исповедовал готтентотскую мораль: хорошо то, что выгодно мне, и держался воспетого классикой девиза: «Лишь бы мне чай пить!» — считая, что пришла пора почистить наждаком до западного блеска упертый, дряхлый русский менталитет. Да, цена примирения с Западом, вернее, усмирения России его не беспокоила. Сейчас не до сюсюканий, время жить крупно, на стероидах, пустить в дело доходные качества своей натуры, определиться в отношениях с оклахомщиной.