В. А. Жуковский — Пушкину
12 ноября 1824. Санкт-Петербург
Ты имеешь не дарование, а гений… Ты рождён быть великим поэтом… Читал Онегина и Разговор, служащий ему предисловием: несравненно! По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе.
Не кто-нибудь — Жуковский! Такой отзыв выше всякой литературной премии. Вряд ли сегодня прославленный мэтр, председатель жюри почётных премий, награждая победителя, скажет ему: ты талантливей меня.
Вот ещё один поклонник, знающий толк:
П. А. Плетнёв — Пушкину
22 января 1825. Санкт-Петербург
Какая прелесть! Латынь мила до уморы. Ножки восхитительны. Ночь на Неве с ума нейдёт у меня. Если ты в этой главе без всякого почти действия так летишь и влечёшь, то я не умею вообразить, что выйдет после. Разговор с книгопродавцем верх ума, вкуса и вдохновения. Я уж не говорю о стихах: меня убивает твоя логика. Ни один немецкий профессор не удержит в пудовой диссертации столько порядка, не поместит столько мыслей и не докажет так ясно своего предложения. Между тем какая свобода в ходе! Увидим, раскусят ли это наши классики?
Они, конечно, не могли «вообразить, что выйдет после». Они ж прочли лишь Первую главу, ещё не знали письма Татьяны, знать не знали замысла и даже догадаться о нём не могли (да и законченный «Онегин» остался загадкой, которую они не только не разгадали, но и не увидели). Зато предчувствия их не обманули. Русскую литературу ждал шедевр. (Или правильнее: Русская литература дождалась шедевра.)
…Маленький частный случай. Мой доклад на Международном семинаре переводчиков назывался «С русского на русский».
Реальная проблема: не только для иностранцев, но и для многих (увы, очень многих) жителей России русская классическая литература полна тёмных мест, нуждается в переводе.
Участники семинара — профессиональные переводчики из разных стран. Трое были из Италии, трое из Испании, двое из Франции, Англия, США, Иран, Чехия… Они переводят русскую классику на свои родные языки. Зачем? — ведь всё давно переведено: и Достоевский, и Чехов, и…
Оказывается, каждые несколько лет возникает ощущение, что можно бы перевести получше. А самое замечательное, что новые переводы старых русских сочинений заказывают издатели — уверены, что продадут и заработают.
Скоро выяснилось, что некоторые переводчики, точь-в-точь как наши школьники и студенты, не совсем понимают простые строки Пушкина.
Вот отправлено письмо Онегину, и
С утра одета — говорит студент — значит, вылезла из-под одеяла и оделась, не голой же ходить. Нет, «с утра одета» — значит, одета для приёма гостей. Вспомните, как Онегин сходил в театр и ушёл, не дождавшись конца. По сцене ещё прыгали амуры и черти,
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.
Он что, голый сидел в партере? Нет, в театр — одна одежда, на бал — другая. Это довольно просто.
Есть в «Онегине» гениальные находки, от которых с ума сходили не только Жуковский, Вяземский, Плетнёв, гусар Давыдов, etc. Но мы в торопливом чтении проскакиваем эти чудеса, не заметив. Вот, уважаемые читатели, вы же проскочили в главе «Таня» одно из таких чудес. Смотрите:
В ослепительной надежде блаженство тёмное зовёшь…
Ослепительные — это вспышки яркого света, сверкают как молнии. А блаженство-то тёмное — ночное, нижнее, тайное; может быть, чёрное. Так столкнуть эпитеты, так показать, о чём она мечтает…
Экзальтированная скромная мечтательная и страстная (вся обомлела, запылала) блаженство тёмное зовёт. Зная, что погибнет, пьёт волшебный яд желаний! Это ж совершенно сказочное самозабвенное отчаяние («Русалочку» Андерсен напишет через 10 лет)…
Есть в «Евгении Онегине» по-настоящему колдовские, однако никем, кажется, не замеченные места.
Обычно автор (если он не Лев Толстой) старается избегать повторения одного и того же слова. И не только во фразе, но даже в соседних абзацах. Иногда от повторов довольно трудно избавиться. «Который… которого… которому» так и лезут в текст.