…Дамы и господа! Если вы почему-либо рассердились на этом месте, то знайте, что эта неприятность постигла вас с большим опозданием.
Вам следовало — дабы быть последовательными в критическом (и даже уничижительном) отношении к читаемому вами в данный момент роману о поэме, в шутку названной романом, — вам следовало… или лучше сказать было бы правильнее, чтобы вы рассердились на первой же странице, обнаружив, что автор (я) начал повествование о произведении Пушкина (избежим на этот раз дискуссии: роман ли «Евгений Онегин» или поэма, или что-то третье, но в любом случае вещь изумительно рифмованная и остроумная), начал — повторю, рискуя окончательно рассердить читателя, — не с первой главы, не с «мой дядя», и не с посвящения; и не с сообщения о том, что перед нами якобы энциклопедия русской жизни; и даже не с того, как маленький Саша родился, в Лицее учился и что из этого вышло; а сразу — с финала третьей главы — с письма Татьяны и её сумасшедшего кросса по пересечённой местности.
Но если вы именно тогда догадались рассердиться в первый раз, однако всё же дочитали до этого места, то я (в своё оправдание) немедленно, прямо, совершенно добродушно и доброжелательно спрошу: рассердились ли вы на Гомера, когда читали (если читали) первую страницу «Илиады», которая (страница; впрочем, как и «Илиада») начинается прямо с гнева Ахилла — на десятом году Троянской войны! — а не с того, как Парис похитил Елену, не с того, как она ещё раньше вышла за Менелая и тем более не с того, как она вылупилась из яйца Леды, за что Гомера хвалит Гораций: мол, молодец Гомер, что не начал ab ovo — от яйца (лат.); а ведь подумать только: если бы из него своевременно сделали глазунью, то и войны бы не было!
То есть сердиться на меня за то, что «Немой Онегин» начат неправильно, равно тому, что сердиться на Гомера, неправильно начавшего «Илиаду», и на Горация, одобрившего такой способ повествования (тут, конечно, сравнивается только приём, а не талант и/или историческая ценность трёх этих сочинений, одно из которых, как сами видите, не окончено). И возможно, оно окажется или покажется скучным. Но вот что на эту тему говорит Стерн, глубоко чтимый и внимательно читаемый[6] Пушкиным:
Надо бороться с дурной привычкой, свойственной тысячам людей, — читать, не думая, страницу за страницей, больше интересуясь приключениями, чем стремясь почерпнуть эрудицию и знания, которые непременно должна дать книга такого размаха, если её прочитать как следует.
— Ум надо приучить серьёзно размышлять во время чтения и делать интересные выводы из прочитанного; именно в силу такого принципа Плиний Младший утверждает, что «никогда ему не случалось читать настолько плохую книгу, чтобы он не извлёк из неё какой-нибудь пользы.
Плиний-мл., I век н. э. (политик, писатель, историк, государственный деятель при трёх римских императорах) — он сейчас, само собой, ни для кого не авторитет. Понятное дело.
VIII. Не сошлись два одиночества
Таня пишет Онегину:
Для этой мысли у ней все основанья есть. Питерский упрямо избегал провинциалов-соседей с их тупыми разговорами «о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне». Избегал грубо, демонстративно.
Какую дружбу? Как можно прекратить дружбу, которая и не начиналась? Это всего лишь прекратились визиты вежливости; пустые, тягостные. Он одинок. Пушкин об Онегине прямо говорит:
У Тани то же.
Ни подруг, ни друзей, поговорить не с кем. Удрать от гостей ей невозможно.
Одинока, как Онегин. Проклинает тягостные визиты мысленно, но в точности, как Онегин. Вот только причины разные. Натуры разные.
6
Правильно былоб употребить прошедшее время — «читавшийся» — но эти вшивых суффиксов мы стараемся избегать. Влюбившись, наевшись, увидевши, услышавши… — ну их.