Немой Онегин

Ни слова!

III глава

Куда? Уж эти мне поэты!
Я не держу тебя; но где ты
свои проводишь вечера?

Отселе вижу, что такое:
во-первых (слушай, прав ли я?),
простая, русская семья,
к гостям усердие большое,
варенье, вечный разговор
про дождь, про лён, про скотный двор…

Скорей! пошёл, пошёл, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
но очень милая старушка;

боюсь: брусничная вода
мне не наделала б вреда.

Скажи: которая Татьяна?

Неужто ты влюблён в меньшую?
Я выбрал бы другую,
когда б я был как ты поэт.
В чертах у Ольги жизни нет.
Точь в точь в Вандиковой Мадонне:
кругла, красна лицом она,
как эта глупая луна
на этом глупом небосклоне.

(Запомните, пожалуйста, это брюзжанье: глупые места, глупая луна, глупое небо…)

IV глава

Проповедь «К беде неопытность ведёт» — 5 строф в начале главы. Три пустых вопроса в конце: Ну, что соседки? Что Татьяна? Что Ольга резвая твоя? По сути это один равнодушный вопрос, «из вежливости».

V глава

Ни гу-гу! А тот Онегин, который приснился Татьяне, произнёс одно слово из трёх букв: «Моё». Даже не «моя», а «моё» — как про одеяло, вещь.

VI глава

Мой секундант? Вот он:
мой друг, monsineur Guillot.
Я не предвижу возражений
на представление моё:
хоть человек он неизвестный,
но уж конечно малый честный.
Что ж, начинать?

VII глава

Онегин вообще не появляется. Даже не снится никому.

VIII глава

Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?

Да кто ж она?

Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?

На ком?

Татьяне!

Я им сосед.

Это всё. Совсем всё.

На восемь глав, за восемь лет…

Князь Гвидон с птицей вдесятеро разговорчивее, чем герой романа. Балда с бесёнком в сто раз остроумнее, просто-таки оратор. Философские беседы Старика с Золотой рыбкой куда содержательнее, чем у Онегина с Ленским. А царица с зеркальцем? — какие страстные диалоги!

Где вы видели роман, в коем главный (заглавный!) герой молчит. В литературе случаются молчуны. Герасим, например, или Гримо (слуга Атоса). Но они так и заявлены: один мычит, другой молчит. А тут напротив — герой представлен как чрезвычайно разговорчивый, даже болтун. (Заметим: Герасим — герой рассказа, а не романа; что до Гримо — он персонаж даже не второго, а четвёртого плана.)

Трудно поверить: на последнем драматическом свидании с Татьяной — расставаясь навсегда с нею (и с читателями) — Онегин не произносит ни слова.

Теперь — о сути речей героя. «Балеты долго я терпел» — фанаберия и больше ничего. Разговоры с Ленским даже нельзя назвать разговорами. Трамвайные, ничтожные: «Вы на следующей сходите?» — «Нет. Передайте за проезд». Единственное и центральное приключение романа: дуэль. Но и там три технические фразы: «Познакомьтесь с моим слугой».

Итак: Онегин говорит лишь в двух главах: в III — пустая и ленивая болтовня с Ленским; в IV — холодная отповедь Татьяне: единственная (на весь роман!) сцена, где герой объясняется с героиней, потому мы там и топтались. В VIII главе есть его «письмо», но, во-первых, оно дописано в 1831-м (спустя год после окончания романа); во-вторых, ничего умного там нету, только нытьё; в-третьих, и это очень важно: письмо — не разговор.

Роман сочинил умнейший человек России. А главный (заглавный!) герой молчит, хотя — если верить характеристике — не молчун, даже очень разговорчив, встревал в любую беседу, толковал об экономике, об Ювенале.

…Ни одного свидетельства ума. Ни эпиграммы, ни философии, ни анекдота, ни спора о важных вещах. Отповедь Татьяне вполне заурядна. Онегин — огромное пустое место. Как такое может быть?

 ^{"Евгений Онегин" — первое издание I главы. Фото: Александр Минкин}

Часть IV

X. Поди пойми

Лотман в любимом нами и уже упоминавшемся комментарии пишет:

Большая группа лексически непонятных современному читателю слов в «Евгении Онегине» относится к предметам и явлениям быта как вещественного (бытовые предметы, одежда, еда, вино и пр.), так и нравственного (понятия чести, специфика этикета, правила и нормы поведения)…