Мои кисти скованны наручниками, двое парней по сторонам крепко держат под локти. Спиридович шагает впереди, сцепив руки за спиной, и все покорно расступаются перед этой странной, не виданной здешними стенами процессией. Процессией, оставляющей вслед за собой нарастающую звуковую волну, состоящую из одного единственного словосочетания: 'бомбиста повели!..'.
Наверное, разум должен возмутиться, запротестовать такой страшной клевете - потому что это ложь и всё совсем не так... Но я, увлекаемый сильными руками, продолжаю молча идти, глядя под ноги. Так как мне в этот момент - абсолютно всё равно.
- Ждать тут! - Спиридович, грозно нахмурившись моим провожатым, оправляет на себе сюртук. - Держать крепко, глядеть в оба!
С этими словами он дёргает ручку кабинета Его Величества. Мои локти словно стискиваются стальным прессом. Проходит несколько минут, которых я просто не замечаю - как будто время, изменив своё течение, стало идти по-иному. И подымаю голову только тогда, когда дверь открывается вновь.
- Заводите! - зычно командует глава охранки, делая шаг внутрь комнаты.
Тут ничего не изменилось со вчерашнего дня: те же шкафы, те же картины и фотографии... Даже чашки сервиза, кажется, стоят на тех же местах, где мы вчера их оставили. Изменилось только одно: ни здесь, во дворце, ни за его стенами больше никогда не будет раздаваться звонкий смех одной юной девушки. Единственной в мире обладающей глазами, будто у того смайлика, в соцсетях...
Хозяин кабинета находится за столом. На нём парадный белый китель с какой-то медалью и золотые эполеты. Он выглядит очень уставшим, этот человек - не спал всю ночь, лоб прорезан морщинами, под глазами же - залегли глубокие, тёмные мешки. Но вот смотрит он... Наверное, выражение его глаз можно сравнить со взглядом тонущего человека, который крепко ухватился за что-то в воде. Пока ещё не понимающего, за что именно - палка ли это, что пойдёт вместе с ним ко дну, либо бревно, способное помочь выкарабкаться.
- Ваше Величество... - начинает Спиридович. - Я прошу прощения, но всё же категорически протестую: этот человек час назад пытался ворваться во дворец...
- Оставьте нас вдвоём, Александр Иванович, я приказываю. - устало говорит Николай.
- Наручники...
- Наручники снимите. Это тоже приказ, исполняйте.
Щелчок сзади освобождает мои руки.
- Ваше Величество, мы караулим за дверью...
- Хорошо.
Когда закрывается дверь, Император некоторое время молча меня оглядывает - китель со следами крови, разорванная сорочка... Наконец, он первым нарушает молчание:
- Я знаю, что случилось. Примите мои соболезнования и...
Я перебиваю его на полуслове:
- Я здесь не за словами утешения, Ваше Величество. Я принёс вам средство от вашей скорой смерти. Вы останетесь живы, если прямо здесь и сейчас выполните мои условия. В противном случае вас, полагаю, ожидает судьба господ, о которых мы говорили вчера. И вам останется только ждать.
- И каковы же ваши условия, господин Смирнов? - пристально смотрит он на меня.
Утопающий, кажется, осознал, что схватился за прочное, сухое бревно. Однако, пока не знает, что бревно горит жарким, обжигающим пламенем. Удержаться на нём - требует силы, воли и мужества. И плевать мне в эту минуту, что я вру. Точнее, говорю ему не всё:
- Мои условия таковы. Первое: прямо здесь и сейчас вы составляете и подписываете отречение от престола в пользу сына. Второе: здесь и сейчас вы составляете, и подписываете указ о конституционной реформе, которая должна пройти в течение полугода с момента подписания вами. И, третье... На время реформы вы назначаете регентом Петра Столыпина. Романовы должны уйти от непосредственного управления страной. Я всё сказал.
Сколько длится молчание, я не знаю - секунду, минуту, час... Вечность? Время с момента взрыва течёт совсем по-другому, и я коротаю его, глядя себе под ноги. Ничто другое меня больше не интересует. Тишину нарушает звук выдвигаемого ящика стола. Слышен шелест бумаги и спокойный голос Императора заставляет меня поднять взгляд:
- Заявление ваше напоминает, уж простите меня за прямоту, грубейший шантаж, господин Смирнов. Недостойный помыслов, и тем более уст благородного, воспитанного человека. Поддаться на который было бы верхом слабости для любой, хоть сколь-нибудь уважающей себя личности. Уж не знаю, все ли у вас в будущем столь не отёсаны, либо вы, господин Смирнов, уникальный случай... - произнося эти слова, Николай читает какой-то текст, подперев рукой подбородок.