Винцас хоть и не пил, но хмельное не хулил, да он в нем пока и не нуждался: не унаследовал пристрастия к нему от родителей, не требовалось спиртное и в качестве посредника во время приятных развлечений. Однако Венце чувствовал, что ни добрых отношений с соседями, ни помощника подешевле ему без горькой не сладить. Харчи у жемайтов, слава богу, имеются, сала и сами могут нашкварить, а вот того, что щекочет нёбо, что кровь подогревает, у них нет. В своей жизни Венце отвел спиртному соответствующее место и в свое время тайком даже от крестного Вауруса сделал в погребе довольно солидные запасы: две бочки баварского пива и множество всяких бутылок с горькими и сладкими напитками, пожалуй, даже больше, чем требовалось для дела.
Похоже, соседи так много сделали для Винцаса, что он не пожалел бы выставить для них на свое новоселье две бочки водки: что уж тогда говорить о том, если новоселье совпадет со свадьбой? Потребуется двойное угощение.
Винцас толком не знал, что за тесть и теща у него будут, сильно ли любят выпить, или не очень, однако предполагал, что они такие же, как и все, а именно: только и ждут повода угоститься за чужой счет. У самого Винцаса не было нужды ехать из дому со своим питьем — тремя бутылками крепкого хмельного лишь за тем, чтобы напиться; таков уж был церемониал сватовства — требовалось начать с выпивки.
Берташене уставила стол закусками, как же тут сватам не внести разнообразие. И вот крестный Ваурус, между прочим, трезвенник, заметив, что жених подмигнул ему, немедленно украсил стол странными на вид бутылками: они были какие-то крученые, перекошенные и каждая светилась своим цветом — одна прозрачным хрусталем белела, другая кровью алела, а третья как настоящая рута зеленела.
Этим ловким трюком предполагалось склонить на свою сторону даже непьющих, даже самых молодых — так сказать, проникнуть через глаза к сердцам, чтобы смягчить их, заставить людей расщедриться.
Трезвенник Ваурус, которому ни разу не доводилось играть роль тамады, считал, что он уже с ней справился, как только выставил бутылки; однако ни открыть их, ни предложить тост он так и не сумел. И старик умыл руки, усевшись далеко от стола, где-то посредине лавки, как чужой дядька, которого, правда, не гонят из компании, но и не тянут за рукав, приглашая поближе.
Обязанности тамады пришлось исполнять самому Винцасу. Он оказался расторопным и способным на выдумку: хлопнул дном о ладонь, и слабые пробки, тихонько вскрикнув от испуга, повыскакивали из горлышек под стол. Хочешь не хочешь, придется выпить все три бутылки, чтобы вино не испарилось.
Завладев рюмкой, Винцас безмерно развеселился, в глазах его засветились веселые лучики и расположение ко всем; вряд ли кто-нибудь сейчас осмелился бы отодвинуть от себя рюмку. Винцас приветливо угощал хозяев то из одной, то из другой, то из третьей бутылки. С угощением расправлялись дружно. Жених пылал, как факел — так раскраснелись его щеки, он стал еще пригожей.
Поднялся радостный гомон; не отставали от других и хозяин с хозяйкой, и тогда Винцас вдруг стал играть роль этакого хвата. Он все время что-то горланил и под конец стал выкрикивать здравицы, похваляться, какой он, дескать, смекалистый в работе, какой богатый. Канява говорил так, будто никто не знал, что он за человек. Онте почувствовал омерзение: таким он своего хозяина еще не видел.