Антанас Крампляускис давным-давно был уже не Онте, он вышел из незрелого возраста, оттого его никто больше не дразнил, никому он не показывал кулак. Свою силушку проявлял по назначению лишь где-нибудь на гоне, прокосе или в риге, на погрузке и разгрузке подвод, таскании мешков. Здесь ему не было равных; чтобы угнаться за ним, приходилось оборачиваться дважды, оттого не каждый парень соглашался идти в подручные к канявскому Антанасу.
Сам же Антанас представления не имел о том, чего он стоит или каким его видят другие; ему было ни жарко ни холодно от того, что думают или говорят о нем остальные. Покуда те вели суды-пересуды, он все работы сделал-переделал, так-то. Зато и Она его из наемных работниц в хозяйки выбилась, пусть и не в солидные; с легкостью несла бремя родов и своего женского предназначения, не зная, как и благодарить за все это всевышнего. Ведь она и прежде горшки ворочала, варила еду для людей и скотины, но только сейчас почувствовала разницу: одно дело, когда ты трудишься на себя, и совсем другое — когда на какую-нибудь тетку. Безземельные, бедняки, которые выросли здесь же, на глазах у всех, вскоре превратились в крайне уважаемых в деревне людей, ибо создатель не пожалел для них ни здоровья, ни прилежания.
Стали супруги понемногу и рублишком-другим разживаться: то чушку пожирней откормят и получат за нее полную мошну серебром, то яловую корову или полберковца льна продадут. Оттого и стайка их ребятишек, которая с того первого раза, как по уговору, прибавлялась, была чистой, сытой и опрятной, не в пример тому, как росли их родители. Остановились на шестерых. Никто из них не болел, никто не умер; ели все без разбору, лишь бы побольше, все были ядреными, как огурчики, сильными, как отец. Стали они отрабатывать родителям свой хлеб. Один ходил за скотиной, что у жемайтов означает следующее: загнать скотину в загон, перенести цепи, которыми привязаны коровы, а дома задать животным корм; второй приглядывал за птицей, остальные тоже от них не отставали; глядишь, и легче становилась материнская ноша, у матери высвобождались руки для работы, и она могла подсобить паненке — так крестьянки в Жемайтии величают друг дружку — на кухне или скотном дворе.
К ней все время льнули двое младшеньких. Без них жену Антанаса, как курицу без цыплят, никто и представить не мог. Ну, а поскольку она чаще всего крутилась в доме Канявы, то и Антанасовых отпрысков там развелось как тараканов; тут они могли свободно ползать по всем углам, как котята, представляя своего рода свиту хозяйки, чтобы не сказать — ее почетный эскорт. Они даже не знали, как обращаться к своей тете: одни называли ее цёця, другие, малыши, — просто мама, не отличая от своей, настоящей. Судя по всему, это как нельзя более пришлось по душе Винцасовой жене, и этим ребятишкам чаще других перепадало «пожрать». (Жемайты, как и латыши, «жрут», а их собаки «едят».)
Под конец, когда в батрацкой Антанаса стало слишком тесно, супруга Винцаса насовсем поселила у себя в спальне двух старших отпрысков Антанаса и не отпускала их домой: по утрам сама умывала их мордашки, расчесывала головки, по субботам засовывала в кадку и наряжала в белоснежные рубашонки. Так сказать, проявляла материнское расположение. Глядя на нее, соседи даже сочинили присловье, чтобы уязвить своих жен: ходи за своими ребятами, как Канявы за поросятами. Или такое: у Канявене поросята, что наши ребята. Понимай, незамызганные, сухие.
Винцентас одобрительно смотрел на этот поступок жены. Он нанял для Антанасовых ребятишек хорошего учителя, чтобы тот со временем подготовил их к поступлению в гимназию. К ним двоим мало-помалу присоединились соседские — таким образом, составилась группа из 7—8 человек, а порой доходило и до десяти. Винцас считал, что он исполняет свой гражданский долг как дома, так и в приходском комитете. И необыкновенно радовался, что царская администрация за содержание этой «тайной школы» подвергла его штрафу в размере 3 рублей, а вторично — целых двадцати пяти. Он заплатил его и сказал:
— Взвинтили цену на учителя.
Канява и сам затеял тяжбу, требуя, чтобы ему в официальном порядке подтвердили существование «школы грамоты», школы чтения-письма. Тяжба затянулась, а Канява в открытую продолжал учить детей.
Наконец Винцентас в третий раз облагодетельствовал своего Пятницу — сделал его или их, всех Крампляускисов, половинщиками своего хозяйства. Он перепоручил ему все хозяйство при условии, чтобы Антанас платил за половину всего урожая, оставаясь при этом свободным хозяином.
Антанас по привычке сначала страшно перепугался и стал отмахиваться руками и ногами: