— Я по вашим лицам вижу, что вас в те рысьи владения за грибами на аркане не затащишь, — поддела Северия собеседников.
Миколюкас — тот ничего, смолчал, зато Гейше был уязвлен. Нахмурясь он буркнул:
— Это еще как сказать…
— Давай побьемся об заклад! — подзадорила его Северия.
— Пожалуй, на спор рискованно ни свет ни заря тащиться в лес, ведь не только звери, но и злые духи уже будут на ногах. Но если заклад стоит того, я согласен.
— Так на что спорим? — не унималась Северия.
— Да хотя бы на руку девушки, которую я люблю. Вот скажи она мне: «Приходи в кромешную темень в непролазную чащобу, в самую глухомань, если хочешь заполучить меня», я пришел бы.
— Не слишком ли дорогая цена? Не проще ли придти и посвататься к своей милой? Она и так согласится.
— Кабы знать заранее, другое дело. А теперь вот придется хитрить-мудрить…
И улучив минуту, когда Миколюкас отвернулся, он шепнул Северии:
— В следующее воскресенье рано утречком на Гирступовой горке решается моя судьба: пан или пропал. Кому меня жаль, пусть приходит на выручку.
— О чем это ты? — округлила глаза Северия.
— Это тайна, ее можно узнать только там, — закончил Дайся и поднялся с земли, потому что прямо к ним вереницей тянулись люди.
— Миколюк, да что это с тобой сегодня? Ты чего не играешь? Мы уж было подумали, что ты без вести пропал, — накинулись они на него.
Только сейчас Миколюкас спохватился, что оставил свою скрипку на земле и совсем забыл про нее. Он испуганно схватил ее и принялся весело пиликать: «Коль охота мне работать — я тружусь, ну, а нет — я бью баклуши и ленюсь». Закружились в танце пары. Лишь Северия продолжала сидеть неподвижно, пытаясь угадать, что же все-таки означают слова дяди Гейше, какую тайну он обещает раскрыть как раз на том месте, где рыси выводят детенышей. Одно ей было ясно: эта тайна касается ее и потому возбуждает такое любопытство.
Она пришла в себя, лишь когда ее пригласили на танец, и, поборов скованность, закружилась, как ошалелая: чух, чух, чух. Миколюкас, как обычно, играл только для нее. Но для одного ли него плясала сейчас Северия?
Деревня Аужбикай, вытянувшаяся по обе стороны длинной, утопающей в неимоверной грязи улицы, где осенью и весной увязали по самые оглобли крестьянские телеги, находилась на изумительно живописной горе, вернее, даже не на горе, а на обрыве, нависающем над лежащей глубоко внизу лесистой долиной. Если смотреть поверх макушек деревьев, то можно увидеть другой обрыв, а справа — озеро. В округе деревню Аужбикай называли «деревней четырех костелов», ибо именно столько их можно было увидеть оттуда. Только и радости было, что это. А в остальном жизнь селян, как, впрочем, и всех крестьян, была серой и постной.
Если бы потребовалось охарактеризовать тогдашнюю жизнь в двух словах, мы могли бы сказать следующее: минимум удобств — самых обыкновенных. Существовало только наиболее необходимое, без чего совсем уж не обойтись, если не хочешь протянуть ноги. Серые курные избенки, серые крохотные клетушки, серые прочие постройки. И все навевает смертельную скуку своим однообразием. Было, правда, одно различие. Кто строил усадьбу по одну сторону улицы, стало быть, — вширь, у того дом и клети располагались по обе стороны своего двора. Те же, у кого усадьба была поуже, оттого и вытянутой в длину, строили избу по одну сторону улицы, а клеть — по другую. Но и в том, и в ином случае дома стояли таким образом, чтобы из окна были видны двери клети; их должно было быть видно и днем и непроглядной ночью. Их и красили светлой краской для того, чтобы в темноте можно было без труда определить, заперты они или туда забрался вор.
И не столько из-за хлевов, сколько из-за клетей хозяин не смыкал глаз долгими осенними ночами. Кража домотканины была для него горшей утратой, чем пропажа коней. Тех можно было купить, полотно же каждый ткал сам для себя. Таким образом, хорошая хозяйка — а литовки все хорошие хозяйки — запасалась этим добром впрок, не только на всю свою жизнь, но и на приданое для дочерей.
Зажиточный хозяин не больно-то полагался на запоры. И хоть было железное приспособление, называемое замком, однако оно ничем не отличалось от обычного железного засова, который можно было отпереть любым добрым гвоздем, любой отмычкой.