— Ей пятьдесят четыре, — сказал он. Это то, от чего я до сих пор отойти не могу. Это значит, что она начала путаться с этим парнем, которого на самом деле зовут Роберт Яндовски — как вам такое имя для ковбоя? — когда ей было пятьдесят два. Пятьдесят два! Ты скажешь, мой друг, что это тот возраст, в котором люди знают, что делают? Что они достаточно мудры, чтобы засеяв поле диким овсом и собрав урожай, они для следующего посева выбирают более полезную культуру?
Мой Бог, она носила бифокальные очки! Однажды у нее разлилась желчь! И она трахается с этим парнем! В Отеле Роща, где они и обосновались.
Я дал ей чудесный дом в Бакстоне, с гаражом на две машины, у нее был Ауди, купленный в долгосрочный лизинг и все это она бросила ради того, чтобы надираться вечерами в Рейнж Райдерах и потом трахаться со своим Ковбоем до рассвета — или не знаю, как долго они ухитрялись этим заниматься- и это в ее пятьдесят четыре! Не говоря уже о Ковбое Бобе, в его гребаные шестьдесят!
Он прислушался к своим словам и сказал себе — хватит, увидев, что хичхайкер сидит без движения (если не считать того, что он еще глубже погрузился в воротник своего шерстяного пальто- может так оно и было), и подумал, что ему не надо останавливаться. Он был в машине. На шоссе I-95, где- то на востоке от солнца и к западу от Огасты. Его пассажир был глухонемой. И он мог разглагольствовать столько, сколько пожелает.
Что он и сделал.
— Барбара все перевернула с ног на голову. Она не гордилась собой, но и не стыдилась того, что сделала. Она казалась… безмятежной. И как-будто контуженной. А может быть она все еще жила в мире своих фантазий.
— А еще она сказала, что в этом была и моя вина.
— Я много времени провожу в разъездах, это правда. Больше трехсот дней за последний год я провел в пути. Она оставалась одна — и у нас только один птенец, знаете ли, и тот закончит среднюю школу и вылетит из клетки. И это была моя вина. Как и Ковбой Боб и все остальное.
Его виски пульсировали, а нос был заложен. Он шмыгнул им так, что перед глазами закружили черные точки, но легче не стало. Особенно носу. Но в конце концов голова стала болеть меньше. Он был очень рад тому, что взял попутчика. Он мог бы, конечно, говорить все эти вещи вслух в пустой машине, но…
5
Но это было бы не то же самое, — сказал он силуэту по ту сторону перегородки. Говоря так, он смотрел прямо перед собой на надпись
ДЛЯ ВСЕХ СОГРЕШИВШИХ И ПАДШИХ, ОБДЕЛЕННЫХ СЛАВОЙ ГОСПОДНЕЙ.
— Понимаете, Отец?
— Конечно, понимаю, — ответил священник. И затем с воодушевлением добавил:
— Не смотря на то, что ты явно отошел от Матери Церкви, оставив себе только остатки суеверий, вроде этой медали Святого Христофора, ответ на твой вопрос знаешь даже ты сам. Исповедь это благо для души. Мы убеждаемся в этом уже на протяжении двух тысяч лет.
С каких-то пор Монет стал носить при себе медаль Святого Христофора, которая прежде висела у него в машине на зеркале заднего вида. Возможно это было всего лишь суеверие, но он проехал с этой медалью миллионы миль, в самую дерьмовую погоду и помятый буфер был самым серьезным происшествием за все это время.
— Сын мой, что еще она сделала, твоя жена? Кроме того, что согрешила с Ковбоем Бобом?
Смех Монета удивил его самого. Священник по ту сторону ширмы тоже рассмеялся. Разница была в качестве смеха. Священнику его слова показались смешными. А для Монета смех был попыткой совладать с безумием ситуации, в которой он оказался.
— А еще было нижнее белье, — сказал он.
6
— Она покупала белье, — сказал он хичхайкеру, который все еще сидел ссутулившись и почти спиной к нему, оперевшись лбом об окно, уже запотевшее от его дыхания. На рюкзаке между его ног лежала его табличка Я-НЕМОЙ надписью кверху.
— Она сама мне его показала. Оно было в шкафу, в комнате для гостей. Шкаф был битком набит этим чертовым бельем. Бюстье и топики, бра и шелковые чулки в еще не раскрытой упаковке, множество пар. И пояса для чулок — в количестве не меньше тысячи. Но главное, что там было — это трусики, трусики и еще раз трусики. Она сказала, что Ковбой Боб знал в них толк. Думаю, она бы продолжила свой рассказ о Ковбое и трусиках, но я итак уже получил об этом достаточное представление и поэтому прервал ее. Я представил все даже лучше, чем мне бы того хотелось. И сказал ей:
— Конечно, он будет знать в них толк, этот еб-рь шестидесятилетний вырос, надрачивая на "Плейбой".
Они миновали указатель с названием Фэрфилд. Через лобовое стекло он выглядел зеленым и грязным, сверху на нем сидела мокрая, нахохлившаяся ворона.
— Там было и хорошее белье. — Сказал Монет. Много белья было от Victoria's Secret из торгового центра, но были вещи и из сети дорогих бутиков под названием Sweets из Бостона. Раньше я даже не знал, что они существуют бутики нижнего белья, но жена хорошо «постаралась», чтобы я об этом узнал. То, чем был набит этот шкаф, стоило тысячи. А еще туфли. На высоком каблуке. В основном, это были туфли на шпильке. Эти штучки "горячей детки" здесь были в изобилии. Я представил ее, снимающей свои бифокальные очки и надевающей недавно купленное вондербра и трусики. Но мимо пронесся с гудением какой-то трактор- трейлер. Фары у машины Монета были включены и когда они проехали буровую, он на какое-то мгновение автоматически переключился на дальний свет. И водитель поблагодарил его, включив задние фары. Таков язык вежливости водителей.
— Но многое из купленного ни разу не надевалось. В том то и дело. В этом была какая — то патологическая одержимость — скупать и накапливать все эти вещи.
— Я спросил у нее: "На черта так много?". На что она не нашлась с ответом — или сама не знала, или попросту не могла объяснить.
— У нас это вошло в привычку, — сказала она.
— Это было что-то вроде прелюдии, я полагаю. Она не стыдилась. И не бравировала. Ей, возможно, казалось, что все это сон, от которого она скоро очнется.
Мы вдвоем стояли и смотрели на эти сваленные как на распродаже, кучи сорочек, комплектов белья, туфель и еще Бог знает чего из того, что мы не видели и что таилось за всем этим в недрах шкафа. Потом я спросил у нее, где она брала деньги на все это — Я имел ввиду, что просматривая банковские выписки по использованию кредитки в конце каждого месяца, я не видел там упоминаний ни о каком Sweets из Бостона. Вот мы и подошли к тому, что было настоящей проблемой. К растрате.
7
— Растрата, — повторил священник. Монет стал гадать, упоминалось ли когда-нибудь данное слово здесь раньше и решил, что, вероятно, да. Кража, если выражаться точнее.
— Она работала на ГШУО 19.-сказал Монет. Что означает Главная Школьная Управа Округа. Одна из самых крупных, чуть южнее Портланда. Она базировалась в Доури, где находились и Рейнж Райдеры — место для танцев — и исторический Отель Роща — чуть ниже по дороге.
Удобно. И танцы, и еб… занятия любовью — все в одном месте. Почему бы и нет- за руль не надо было садиться, когда случалось напиваться. А такое случалось почти каждый вечер. Коктейли с текилой- для нее, виски — для него. Джек Дэниэлс, естественно. Она сама мне рассказала. Она мне все рассказала.
— Она работала учителем?
— О, нет — учителям такие средства не доступны; если бы она работала учителем, она бы никогда не смогла растратить сто двадцать тысяч с лишним. У нас бывал на обеде окружной суперинтендант с женой, которого я, конечно же встречал и на всех пикниках, посвященных окончанию учебного года, и которые обычно организовывались в Загородном Клубе Доури. Виктор Маккри. Выпускник университета Мэна. Играл в футбол. Специализировался на физическом воспитании. Со стрижкой ежиком. Выплывавший в универе на натянутых тройках, но славный малый, знавший пятьдесят разных анекдотов на тему однажды-парень-зашел-в-бар. Отвечал за дюжину школ- за пять начальных и за среднюю Маски. Очень большой годовой бюджет. Мог без посторонней помощи сложить четыре и четыре, в случае необходимости. Барбара была его исполнительным секретарем на протяжении двенадцати лет. Монет сделал паузу.