Военного мучала совесть перед парнем, ведь он даже не догадывался о его прошлом. С другой стороны, сказать правду означало навсегда оттолкнуть человека, ставшего сыном. Ричи наверняка испугается и скроется, не спрашивая о подробностях.
Тем временем мальчик осторожно полз в прохладном металлическом коробе, стараясь не издавать шума. Акустика была такой сильной, что каждое слабое движение отдавалось приглушенным эхом, пролетая по всему пути шахты. Под ногами парня появилась пустая комната, слабо видимая сквозь решетку, прикрывающую квадратное отверстие.
Сдвинуть препятствие так и не вышло, ведь решетку удерживало несколько толстых винтов. Предприняв еще одну слабую попытку, Ричи пополз дальше, чтобы, наконец, найти долгожданный выход. Тоннели вентиляции ветвились, и теперь он был уверен, что находится в цоколе. Ни одна ветка не вела вниз, ограничиваясь правой и левой сторонами. Некоторые проходы вели наверх, но их было куда меньше.
Вдруг в стенах металлического короба раздался писк и скулеж. Гул разливался по лабиринтам туннеля с разных сторон, не давая определить истинный источник звука. Сердце мальчика сжалось от боли и ужаса, ведь голос принадлежал его псу, которого, возможно, пытают. Именно так пищат собаки, которым делают больно.
Ричи перестроился и, поддаваясь инстинктам, пополз на звук. Ему нужно было отыскать собаку, чего бы это не стоило. Уставшие коленки бороздили тоннели с огромной скоростью, не обращая внимание на то, что их шум стал куда сильнее. С каждым пройденным метром писк усиливался, а это означало, что идет он правильно.
— Ах ты ебучая псина! — верещал мужской голос. — Да я тебя так зажарю! Все равно твоя шерсть сгорит. Даже если она останется, эти голодные гоблины не заметят ее присутствия.
Притихнув, Ричи подполз к раскрытому люку, и виденное напугало его. Светлая, когда-то чистая плитка была заляпана кровью. Всю площадь пола пекарни покрывали равномерные багровые пятна. Кровь точно принадлежала людям, ведь на полках стояли крупные емкости с отрезанными конечностями, а кое где лежали обглоданные кости. Промышленные морозилки с прозрачными стеклами содержали что-то странное, напоминающее внутренние органы, а топоры болтались на крючках, прикрепленных к грязной стене. На огромном столе, стоящем по центру, лежала металлическая пластина, слегка изогнутая наверх.
— Чтобы кровь не впитывалась? — мрачно подумал мальчик, пытаясь унять сердце.
Толстый мужчина с широким мясистым лицом стоял спиной к юноше, копошащемуся у стены с коробками. Рядом стояла духовка, где дверца была раскрыта нараспашку. Маленькие язычки пламени разгорались внутри, усиливаясь с каждой секундой. Вместе с жаром росла паника, заставляющая съежится и ничего не делать.
Новый писк разрушил барьер и, собрав последние силы, молодой человек осторожно высунул голову, пытаясь найти место для прыжка. От шахты до пола было около трех метров и приземлиться на пол тихо будет практически невозможно. Чаппи будто почувствовал своего хозяина и громко залаял. Тогда парнишка принял срочное решение о прыжке. На фоне голоса Чаппи приземление слышалось совсем слабо. Никто из присутствующих так и не понял, что в помещение вошли. Ричи встал на ноги и, оглянувшись, нырнул под коробки, стиснув зубы. Нижние конечности ныли от неудачного приземления, доставляя ощущения не совместимые с гробовым молчанием.
Острый нож оказался в ладони. Ричи тихо схватил его со стола и, крадучись подобрался к противнику со спины, пока тот был занят псом. Мужчина практически лег на пол и скрючившись в три погибели, пытался достать добычу, забившуюся в узкую щель. Он не останавливался, даже понимая, что его ладонь слишком толстая.
— Он не шавка! — злобно подумал мальчик, вкладывая в удар всю возможную силу.
Рядом раздался крик боли и яростные ругательства. Мужчина поднялся на ноги, нависая огромной массой над мальчишкой. Толстяк будто ничего не понимал и развернулся, неторопливо опустив взгляд на Ричи. На уродливом лице зависла ухмылка, говорящая о намерении прихлопнуть оппонента одним мощным ударом.
Это был мясник. Грязная футболка, поверх которой был накинут черный фартук, свидетельствовала об этом. Также признаком скучной, жестокой и несчастливой жизни были мимические морщины, заполонившие грубую кожу лица. Мужчина продолжал улыбаться, пока глаза заполнялись заревом ярости. Круглое лицо исказилось в гримасе бешенства и жажды вкусить человеческой плоти.