Впервые в ответ на наши расспросы мы не услышали: «Извините, но я не местный». Вероятно, приезжих в Маркет-Бейсинге вообще не было. Во всяком случае, так казалось. Я сразу почувствовал, что мы с Пуаро, особенно он, выглядели вызывающе на мягком фоне английского провинциального городка, сохранившего старые традиции.
– Усадьба «Литлгрин-хаус»? – переспросил дородный высокий мужчина, внимательно оглядев нас с головы до ног. – Следуйте прямо по Хай-стрит, и вы его не пройдете. По левую сторону. Там на воротах нет таблички с именем владельца, но это первый большой дом после банка. – И повторил: – Вы его не пройдете.
Мы двинулись дальше, а он еще долго провожал нас глазами.
– Господи боже! – посетовал я. – В этом городке я чувствую себя белой вороной. Что касается вас, Пуаро, то вы и вовсе выглядите заморской птицей.
– По-вашему, я похож на иностранца?
– Как две капли воды, – заверил его я.
– Но ведь на мне костюм английского покроя, – раздумчиво произнес Пуаро.
– Костюм – не главное. Весь ваш облик, Пуаро, бросается в глаза. Я всегда удивлялся, как это не помешало вам в вашей карьере.
– Все потому, – вздохнул Пуаро, – что вы вбили себе в голову, будто сыщик обязательно должен носить фальшивую бороду и прятаться за столбами. Фальшивая борода – vieux jeu, а за столбами прячутся лишь самые бездарные представители моей профессии. Для Эркюля Пуаро, мой друг, главное – как следует посидеть и подумать.
– То-то мы тащимся в невыносимую жару по этой раскаленной улице.
– Как говорится, не в бровь, а в глаз. Очко в вашу пользу, Гастингс.
«Литлгрин-хаус» мы отыскали довольно легко, но нас ждала неожиданность – объявление о продаже дома.
Пока мы стояли и читали объявление, послышался собачий лай. Среди негустого кустарника я увидел пса: жесткошерстного, давно не стриженного терьера. Он стоял, широко раздвинув лапы, слегка скосив глаза в одну сторону, и беззлобно лаял, с явным удовольствием, возвещая о прибытии гостей.
«Хороший я сторож, правда? – казалось, спрашивал он. – Не обращайте внимания на мой лай. Для меня это развлечение, да и обязанность тоже. Пусть все знают, что здесь живет собака. Очень скучное утро! Вот и рад, что вы появились, – можно полаять. Надеюсь, вы к нам зайдете? А то чертовски скучно! Мы могли бы немного побеседовать».
– Привет, старина! – окликнул я его и протянул сжатую в кулак руку.
Протиснув голову сквозь изгородь, он сначала подозрительно принюхался, а потом радостно завилял хвостом и залаял.
«Мы еще не знакомы с вами, но, я вижу, вы умеете ладить с собаками».
– Умный песик, – похвалил его я.
– Гав! – приветливо отозвался он.
– Итак, Пуаро? – обратился я к своему другу, поговорив с собакой.
Выражение лица у Пуаро было каким-то странным, непонятным. Я бы сказал, напряженным от сдерживаемого возбуждения.
– «Замешан собачий мячик», – пробормотал он. – Так, значит, собака действительно существует.
– Гав! – подтвердил наш новый приятель. Потом сел, широко зевнул и с надеждой поглядел на нас.
– Что дальше? – спросил я.
Пес, по-моему, задавал тот же вопрос.
– Parbleu, откуда эти «Геблер и Стретчер»?
– Да, интересно, – согласился я.
Мы повернулись и пошли по улице. Наш приятель разочарованно протявкал вслед.
Помещение, которое занимала контора «Геблер и Стретчер», находилась здесь же на площади. Мы вошли в сумеречную приемную и увидели молодую женщину с тусклыми глазами.
– Доброе утро, – учтиво поздоровался с ней Пуаро.
Молодая женщина, говорившая в это время по телефону гнусавым голосом, жестом указала на стул, и Пуаро сел. Я нашел еще один стул и уселся рядом.
– Не могу вам сказать, – гундосила молодая женщина в телефонную трубку. – Нет, не знаю, каковы будут расценки… О, извините. По-моему, центральное водоснабжение, но твердо сказать не могу… Очень сожалею, очень… Да… восемь-один-три-пять? Боюсь, у меня этого нет. Да, да… восемь-девять-три-пять… три-девять?.. Ах, пять-один-три-пять?.. Да, я попрошу его вам позвонить… после шести… Ах, извините, до шести… Благодарю вас.
Она положила трубку, написала на промокательной бумаге 5319 и с некоторым любопытством, но отнюдь не заинтересованно взглянула на Пуаро.
– Я увидел, что почти на окраине города, – живо начал Пуаро, – продается усадьба под названием «Литлгрин-хаус», так, кажется.
– Что, простите?
– Сдается или продается усадьба, – медленно, чеканя слова, повторил Пуаро. – «Литлгрин-хаус».
– А, «Литлгрин-хаус»? – словно очнувшись от сна, переспросила молодая женщина. – Так вы говорите, «Литлгрин-хаус»?
– Вот именно.
– «Литлгрин-хаус», – еще раз повторила молодая женщина, напрягая свои извилины. – О, полагаю, об этом лучше других известно мистеру Геблеру.
– Могу я видеть мистера Геблера?
– Его сейчас нет, – вяло отозвалась молодая женщина, как бы желая сказать: «Моя взяла».
– А вы не знаете, когда он придет?
– Трудно сказать.
– Вы поняли, что я хочу приобрести дом в ваших краях? – спросил Пуаро.
– О да! – безразлично откликнулась молодая женщина.
– «Литлгрин-хаус», по моему мнению, именно то, что мне требуется. Не могли бы вы дать мне все необходимые сведения?
– Сведения? – испуганно переспросила молодая женщина.
– Да, сведения о «Литлгрин-хаусе».
Она нехотя открыла ящик и вынула из него папку с кое-как сложенными бумагами.
– Джон! – позвала она.
Сидевший в углу долговязый парень поднял взгляд.
– Да, мисс?
– Есть у нас какие-либо сведения о… Как вы сказали?
– О «Литлгрин-хаусе», – четко произнес Пуаро.
– У вас же висит объявление о его продаже, – заметил я, показывая на стену.
Молодая женщина холодно взглянула на меня. Нападать вдвоем на одну, с ее точки зрения, было нечестно. Она тут же обратилась за помощью к своему помощнику:
– Тебе ничего не известно о «Литлгрин-хаусе», Джон?
– Нет, мисс. Все бумаги должны лежать в папке.
– Очень сожалею, – извинилась молодая женщина, явно ни о чем не сожалея. – Но, вероятно, мы отправили кому-нибудь эти сведения.
– C’est dommage.
– Что?
– Жаль.
– У нас есть чудесный домик на Хемел-Энд с двумя спальнями, одной гостиной, – заученно говорила она с видом служащей, выполняющей волю своего босса.
– Спасибо, не нужно.
– И половина дома с небольшой оранжереей. О нем я могу дать вам исчерпывающие сведения.
– Не надо, спасибо. Мне хотелось бы знать, какую цену вы запрашиваете за аренду «Литлгрин-хауса».
– Но усадьба не сдается в аренду, – проявила вдруг осведомленность молодая женщина в надежде выиграть битву. – Она продается.
– В объявлении говорится: «Сдается в аренду или продается».
– Не знаю, что там говорится, но усадьба предназначена для продажи.
В самый разгар нашего сражения отворилась дверь, и в приемную не вошел, а пулей влетел седой мужчина в летах… Он окинул нас воинственным, сверкающим взглядом и вопросительно посмотрел на свою секретаршу.
– Это мистер Геблер, – представила его нам молодая женщина.
Мистер Геблер широко распахнул дверь, ведущую в кабинет.
– Прошу вас сюда, джентльмены. – Он впустил нас в комнату, жестом указав на кресла, а сам уселся напротив за письменный стол. – Чем могу служить?