Это время мы проводили в сельской библиотеке. Она была рядом с нашим классом. За углом прямо по коридору. И мы сидели там – делали уроки и читали книжки.
А весной в классе пошла мода на сбор гербария. Та группа, что девочки-девочки начали это. Ксюша не могла определиться, с кем она хочет быть – со мной или с ними. И однажды она даже заплакала от того, что хотела быть со мной, а я не хотела быть с теми противными девочками. Девочки весело проводили время, и Ксюша – с ними. Она начала делать это со мной. Но те девочки обвинили нас в плагиате… Мне было грустно. И к концу года я решила окончательно закрыться в себе…
Кроме того, в четвертом классе, как и в остальной начальной школе, я часто плакала. Любое слово в мой адрес, любое действие могло вызвать у меня слёзы. Но иногда я включала актёра. В основном это были моменты, когда нужно было кого-то защитить, потому что учителя сразу обращали внимание на мои слёзы, или когда нужно было показать человеку, что он меня обидел.
В конце февраля моя собака заболела. Тот самый фокстерьер. Её звали Кора.
Она перестала есть. И я знаю, почему так произошло: бабушка пару недель назад налила ей кипяченую воду в миску. И собачка попила. И сделала это бабушка вопреки тому, что я запрещала. И произошло такое.
Когда я говорила причину этого родителям, они не верили. Вечером ей стало хуже. Я погуляла с ней по двору. В то время мы никогда и никуда не ходили с собаками. Потом мы забрали её в дом, покормили немного и помыли.
И мама мне пообещала, что собака точно выживет, что иначе быть не может. И попросила, чтобы я дала ей обещание, что, когда она выздоровеет, я буду с ней гулять каждый день и лучше ухаживать за ней. Я обещала.
На следующее утро, по словам мамы, ей стало лучше. Я собралась в школу. Школьный день пролетел. А последним уроком было православие. Не знаю, почему я осталась. Матушка была такой доброй тогда. Это подняло мне настроение. Я светилась. Я шла домой и думала о том, как вот сейчас я приду и обниму свою любимую собачку. И строила планы насчет того, как мне будет лучше выкроить время для неё.
Я зашла во двор. И подошла к хатке. Возле будки, где жила Кора, я увидела её труп. Я остановилась, улыбка сошла с лица. И я плакала. Мама вышла из дома. И я уткнулась в её плече и плакала.
Да, мне, безусловно, было обидно за то, что она умерла. Но больше мне было грустно из-за того маминого обещания, из-за моих мыслей. Я думала, что всё будет хорошо. Я молилась ночью до этого. Ради спасения моей собаки. И всё зря. Всё впустую. Всего обещание принесло мне столько боли…
Но я кое-что поняла: не нужно давать обещания, которые не факт, что сбудутся, которые почти не зависят от нас. Жизнь пыталась раньше научить меня этому. Но я не усвоила урок. И она преподнесла мне второй…
На протяжении месяца я вспоминала об этом и плакала. Я никогда не плакала так, даже когда умирали мои родственники. А ведь дело в обещании…
И то, что я не даю подобные обещания, является причиной того, что я плохо поддерживаю людей. Или мне так кажется.
Я с братом играла в прятки. Весна.
Я искала его и обходила около дома. Я зашла за угол и не успела сориентироваться, как почувствовала сильный удар палкой по лицу. Мой глаз начал болеть неистово. Ничего больше не ощущала. Я увидела, как по дороге ехала бабушка на велосипеде. И побежала в её сторону.
Меня ударил брат. Беспричинно. Просто так. Он сам не понимал, зачем это сделал. Ему просто захотелось.
В итоге мой глаз опух. А через месяц у нас выпускной. Я ничего не видела этим глазом. Но через пару недель опухоль сошла. Но до сих пор на белке есть большое пятно, которое воспаляется в определенные моменты. И доставляет большой дискомфорт.
И вернемся к школе. Четвёртый класс – выпускной класс. И нам предстояло танцевать вальс.
Долго не могли определиться с партнером для меня. Я была намного выше большинства мальчиков. Да и мой типаж в общем был достаточно необычен. Сначала я танцевала с Пашей, это был не очень высокий блондин с худыми руками. Но его кое-что не устраивало – я была слишком спокойная, многие другие девочки за ошибку могли ударить, сказать пару «добрых» слов, а я не видела в этом ничего такого и поэтому вела себя вполне сдержанно. Мы не могли танцевать вместе. Он всё время жаловался Ларисе Николаевне.
Меня ставили с другими мальчиками. Но дуэты существовали не более одной репетиции. И наконец я начала танцевать со своим окончательным партнером – его звали Данил. Наши типажи подходили друг другу. И я помню один момент странный, как мы сравнивали, у кого сильнее загар на руках. Ну, думаю, естественно, что инициатором этого была не я.