– Я говорил про обращения от вашего лица.
Дама, в еще большей степени покрытая пятнами, чем Надеждин, пододвинула лист бумаги и принялась что-то писать.
– Надеждин, идемте. Вы не единственный, а нас маловато.
– Вы не можете этого сделать. Это просто… Это вопиющий произвол.
– Если вы не согласны, то в участке можете составлять жалобы. Начальство потом во всем разберется. А сейчас предлагаю вам по-хорошему пойти с нами.
– Это невозможно. Я просто ушам не верю.
– Ваше право. Куликов, наручники у тебя?
– Вот! Я лично поручаюсь за Бориса Павловича. Он точно никуда от вас не сбежит. Берите и будьте любезны оставить нас, – дама, привстав, бросила бумагу на колени Червинскому.
– Что ж, госпожа Бирюлева, – проглядев заявление, кивнул Червинский. – Вы хорошо осведомлены – даже сумму залога указали. Пожалуй, этой меры достаточно, чтобы ваш управляющий до поры оставался с вами. Однако завтра же ему следует явиться в участок и дать показания. Вы сможете об этом позаботиться?
– Да!
– В таком случае – до скорой встречи, – сыщик коснулся ветхой шляпы, которую не снимал во время беседы.
Когда они миновали территорию завода, Червинский, закурив, заметил:
– Вот теперь все ясно наверняка.
– Что именно тебе ясно?
– Все о том, что привело Свиридова к смерти. Однако управляющий, думаю, мало что знал. Скорее всего, он закрывал глаза на разные мелочи вроде законности занятий нашего Соловья, и за небольшие подарки снабжал заинтересованных лиц информацией о делах заводовладельцев. С Соловьем, тем не менее, он вряд ли сильно откровенничал – этот господин не из тех, кого называют рубаха-парень. Так что, полагаю, сейчас перед нами он был более искренен, чем на исповеди.
– Почему ты не сказал, что знаешь его? Что у него за дело в прошлом – то, что связано с должностью и часами?
– Понятия не имею. Да о чем ты, Птица? Я увидел его впервые. Мне нужно было вывести его из себя, чтобы разговорить. Чем сильнее – тем лучше. Вот и просто повезло попасть в точку – он сам обо всем рассказал. Сам уж теперь подумай, что это может значить. Впрочем, никакой пользы для нас скелеты Надеждина не имеют. И, конечно, просто так они этого не оставят. Готовься объясняться с Ерохиным.
– Паразит, – прошептал Куликов, и при этом против желания восхитился.
***
Новое письмо от шантажистов – абсурдное, с учетом выдвинутых ранее требований, разве что сумма возросла вдвое – никак не повлияло на желание вечно занятого Легкого разобраться с Червинским. Случилось то, чего Бирюлев в глубине души и боялся: получив желаемое, тот просто от него отмахнулся.
Разве что любезен был более обычного:
– Подожди его несколько дней, Приглядчик. Дай свои дела мне уладить – а тогда и твои решим, все сразу, – улыбаясь, хлопнул он по плечу. И ушел.
Оставался только один путь, и, как Бирюлев не хотел по нему идти, а иного выхода он не видел.
И, разумеется, шантажистам платить не стал.
Положив деньги Легкого в нагрудный карман, он отправился в Старый город.
Знакомые, грязно серые улицы, покрытые невероятным слоем пыли. Тут и там копошились голодранцы, но автомобиль Бирюлева все же узнавали – не пытались остановить: не роняли палки, не бросали камни, не прыгали сами.
Остановившись напротив знакомого дома – один его вид вызывал тошноту – Бирюлев приоткрыл дверь, сорвал с обочины травинку и принялся жевать.
Из окна слышался хохот и звон. Ничего не менялось.
Преодолев себя – сколько раз он сюда ни ходил, а все было, словно впервые – Бирюлев с тяжелым сердцем вышел и направился к дому.
Люди Алекса, сторожившие вход, играли в карты. Увидев его, кивнули – помнили.
Он прошел по узкому короткому коридору, пахшему деревом, в темную – сумерки только опускались, и лампу не зажигали – большую комнату. По обыкновению, она кишела людьми, по большей части – пьяными.
За большим столом, усеянном бутылками, как именинный торт юбиляра – свечами, звенели стаканы.
Алекс, конечно, там – пьет прямо из горла. Правая рука висит на перевязи. Рядом с ним – Легкий… «У нас вышло недоразумение». По всей видимости, оно завершилось – но имел ли смысл в таком случае разговор?
– О, Приглядчик! – Алекс заметил его первым, прежде, чем Бирюлев успел сделать шаг от порога.
На его дружелюбие Бирюлев бы больше никогда не купился. Но не убегать же теперь – подошел.
– Выпьешь?
– Я тут тебе принес. Решил лично зайти, в знак уважения.
– Хорошо, – Алекс взял конверт и бросил на стол. – Как оно?
– Неважно. Легкий вот знает.