Алекс представлял и не такое.
– Это же ведь из-за нее меня из прошлого участка погнали. За драку. Спуталась она аж с начальником – и все от меня втихушку. Вот. Поругались как-то раз – я не выдержал. Нашел его, и… Я знаю, о чем ты думаешь – почему мне есть дело до этих ее похождений.
Вспомнился Тощий. Очень уж убивался из-за своей шалавы-сестрицы – никак не меньше, чем этот.
Но Алекс так не сказал.
– Когда Аня заболела… Я просто жалел ее, понимаешь? Все вышло случайно. Я всего лишь хотел утешить ее, обнять. Но… А потом, пару лет спустя, она меня обвинять стала. Говорила, что всем об этом расскажет…
– То есть, ты жил с ней, а она сбежала к Приглядчику. Ты убил ее, но думаешь, что виноват он. Так?
– Да нет, все не так… Я не убивал. Я только толкнул.
– Ясно. Ну да, меня ты не обманул.
– Ты все знаешь?
– Ну… В доме твоей сестры видели же легавого. Так что да. Примерно так я и думал. Не знал, что она была еще и твоей девкой, а так…
– Зачем ты такое о ней говоришь?
– А как еще? Ладно, Птица. Пойду-ка теперь и с Червяшом потолкую.
Алекс бросил окурок на пол, затоптал его и встал.
– А ты зачем их убил?
19
– Их – это кого? – Алекс обернулся.
В тусклом свете лампы видно, что усмехался.
– Не важно, – буркнул Куликов и схватился за кисть – ноющую боль снова сменила обжегшая.
Хороша царапина, что тут говорить. То, что только что произошло, в голове не укладывалось. Просто безумный сон. Хотя Куликову в тот миг стало совсем не до Бирюлева: цели своей Алекс достиг.
Он навалился здоровым плечом на дверную коробку, очевидно, раздумав уходить.
– Говори, раз начал. Любопытно, что там за мыслишки у тебя водятся.
Куликов снова отпил из стакана. Коньяк снижал боль, но не гнев. Растерзать виновного в своих неудачах хотелось отчаянно. Все равно кого: хоть Бирюлева, хоть Червинского, хоть вот проклятого Алекса – обычного бандита, который, находись они в разумных обстоятельствах, должен бы Куликова опасаться.
Боль и хмель отгоняли сомнения в напрасности слов – и те полетели с языка.
– Ладно. Тогда с начала. С 7-го на 8-е в квартале мастеровых был убит свидетель, а на следующую ночь – владелица доходного дома поблизости. Первой из них погибла жена плотника – ее застрелили около восьми, а его – позже, ближе к полуночи. Тело женщины затащили во двор. Сутки спустя зверски убита вдова Павлинова, за которой словно погнались, а потом следили с дерева неподалеку. С несчастной как будто забавлялись, как с мышью: дождались, когда она забаррикадировала дверь, и проникли в комнату с крыши, разбив окно. Зарезали вдову длинным складным ножом, типичным для Старого города. Кровь в комнате, как выяснил наш эксперт, принадлежала двоим – жертве и кому-то второму. Она и осталась на куске черной рубахи, зацепившейся за стекло.
Алекс, фыркнув со смехом, вернулся и опять занял вторую кровать. Закурил, стряхивая пепел на пол.
– Мы посчитали вдову первой жертвой Расчленителей, хотя забрали только руки, а голову оставили. Даже наш эксперт признал, что убийство выглядит, как скверное подражательство. Но лично я сначала склонялся, что преступников несколько – уже позже понял, что один. Как-то раз, когда я пришел к Червинскому, то услышал, что его соседка говорила, как в ночь убийства видела прямо на стене чуть ли не дьявола. Сам же Червинский наотрез не хотел со мной это обсуждать.
– И? – поддержал Алекс, когда Куликов все же было решился обдумать, насколько далеко стоило заходить.
– Сутками позже, в ночь с пятницы на субботу, я приехал к тебе впервые. При знакомстве я всегда разглядываю людей – полицейская, знаешь, привычка. И потому хорошо запомнил, что у тебя тогда еще был не гипс, а бинт в крови, замотанный на рукав сверху. А на руках, лице и шее – глубокие царапины, словно бы от ногтей.
– Ага. А дальше-то что? – собеседник продолжал потешаться, все больше раздражая Куликова.
– А дальше я допросил соседку Червинского. Ту, которая видела тебя в окно и узнала. Она мне прямо назвала твое имя, – выпалил Куликов. Вот черт – пожалуй, от этого аргумента стоило воздержаться.
– Молодец, Птица. Угадал.