Все в мелких рябинах, как яйцо куропатки, лицо рыжего. Вот он оборачивается на свист маленького подельника. Замечает сыщика. Рука тянется к карману...
Повернувшись на другой бок, Куликов попытался считать – и увидел лицо Демидова. Любезное. Лукавое. Взгляд жесткий.
В полдень предстоит перед ним отчитаться – а сказать нечего.
Он задремал почти на рассвете и проснулся совсем разбитым.
С утра нужно поспешить опросить чиновников – ни к чему продолжать злить голову. Куликов решил дождаться Свиридова и отправиться в управу вместе.
Тот появился ближе к десяти:
– Не встретил вчера здесь тебя, когда с теми, что с берега, вернулся. А там – представь – вообще ничего не оставили. Ни одного клочка дельного не нашел. Все, что могли, потерли да позатоптали.
Обсудить планы сыщики не успели: позвали в мертвецкую.
– Руки, как я и думал, одного тела. Правую отняли у живого. Вот, глядите, – Морозов качнулся, потянувшись к столику с инструментами.
Куликов попытался вспомнить, видел ли медика трезвым. Не смог.
– И что там? – гнусаво спросил Свиридов через кашне, в котором до глаз укрылся от запахов.
– Кровь. У живого она идет, а у мертвого нет. Видишь? И вот что – посмотри на ткани вокруг. Резали небольшим тупым ножом. Долго пилили. А левую – ту, что в управу закинули – отрубили сразу, да еще и у трупа.
Куликов присмотрелся:
– Ожоги?
– Верно.
– Его пытали, – вставил помощник Морозова, юный Герман, как будто это было неочевидно.
– А надпись? – Куликов приметил ее, как только плотник развернул сверток.
Морозов провел по татуировке щипцами.
– Китайские буквы.
– То есть, он китаец?
– Выходит, что так.
– Видно, купец, – предположил Свиридов.
– Богатый китайский торговец. Пытали, чтобы выяснить, где он хранит добро, – размышлял вслух Куликов. – Добились признания и убили, а приметную руку выбросили на отшибе квартала. Понадеялись, что ее там нескоро найдут.
– Складно, – кивнул Свиридов. – Я тоже о том подумал.
Куликов нахмурился.
– Но причем здесь городская управа?
Свиридов пожал плечами.
– На все бывают причины.
– Татуировку наверняка видели другие китайцы.
– Да уж, если не по ней, то его нам не опознать, – Куликов считал точно так же. – Позовем лоточника с угла. Тот грамотный, заодно и переведет. А если не признает земляка, то надо фотографа искать. Со снимком обойдем остальных китаез.
Полицейский фотограф, которого держали специально для таких нужд, умер от тифа в день приезда Куликова, а нового отчего-то так до сих пор и не взяли. При нужде звали либо газетного – тот снимал хорошо, но брал дорого, либо с рыночной площади – с обратным результатом.
Медики направились к другому столу – к обезглавленному Голикову-младшему, а сыщики вышли на улицу. Свиридов, отодвинув кашне, сразу же закурил, а Куликов жадно вздохнул.
Еще можно было крайне быстро опросить в управе свидетелей– но во дворе у телеги ждали мужик и две бабы. Приземистая, похожая на пень, первой заметила сыщиков:
– А мы к вам! Нам сказали: как выйдете – так и отдать.
Мужик отбросил с телеги рогожу, показав тело без головы и руки. Третье изувеченное за два дня – а на прежнем месте Куликов встречался с подобным лишь раз. Да и то, там сошлись обстоятельства, а не холодный умысел: рабочего в драке швырнули в формовочную машину.
Труп понесли в мертвецкую. Свиридов пошел туда, а Куликов взялся записывать показания.
– Прачки мы. Пришли утром стирать – а там это, – сообщила приземистая.
– Кликнули мужиков, они на телегу приспособили – и к вам, – уточнила вторая.
– Зачем же вы его трогали? Нужно было позвать полицейских, – Куликов поймал себя на повторении интонаций Свиридова.
– Как так? – удивились бабы. – Сами ж тогда и будем виноваты. Не, уж лучше сюда, всем вместе… Надежнее.
Они ушли в одиннадцать. С планами на опрос можно проститься и начинать готовить объяснения для Демидова.
Страшно хотелось спать.
Куликов положил руки на стол, устроил на них голову и закрыл глаза.
– Кхм… Хмм!!!
У стола стоял худощавый человек в потрепанном нечистом плаще. Непокрытая голова взлохмачена, на щеках и подбородке – многодневная седая щетина.