– Ии… Не спрашивай лучше, мать. Совсем ничего святого у людей не осталось. Мало, что покойника из земли достали, так еще и к кресту ведь его прибили. А потом тут таких мерзостей натворили, что не скажу я, и не проси.
– О, Боже милостивый. Да это ж люди ли?..
Смутно знакомый – очевидно, по недавним похоронам – священник, встреченный в храме, сказал, что отца Василия сегодня стоит искать дома. Не обманул. Толкнув незапертую дверь, Царевна тотчас увидела Сейчас розовощекий толстяк в брюках с подтяжками ничем не походил на священнослужителя. Он разлегся прямо на полу, откуда звучно читал окружившим его двум девочкам и трем мальчикам какую-то книгу. Дети покатывались со смеху.
– Здравствуй, дочка, – улыбнулся отец Василий, увидев Царевну и поднимаясь на ноги. – Проходи, будь как дома.
Она сделала пару шагов вперед, но остановилась в раздумьях.
– Поговорить хочу с тобой, батюшка.
– Ну что, мелюзга? Брысь! Пора к урокам готовиться…
– Ну, батюшка… Ну, еще часок…
– Ладно, час еще отдохните. Но только чтобы не слышно вас! Помните о подобии божьем. Идите, поиграйте на улице.
– Будем вести себя, как сударыни, папочка, – вежливо заметила, проходя мимо, кучерявая девочка лет десяти.
– Они все ваши? – спросила Царевна.
– Мои, но не все. Матушка с двумя старшими в село вот уехала с родами помогать. Еще двое при школе заняты, а самый маленький в другой комнате спит.
– Десять?
Отец Василий кивнул.
– По крови родные четверо, остальные – сироты. В разное время всех встретил, и каждый раз не избегал искушения судьбу их поправить. Матушка моя все смеется: говорит, обычно детвору в дом жена таскает, а у нас – наоборот. Хочешь чаю, дочка? С пирогами? С капустой вот есть, есть и с рисом. Матушка отменно печет. Ты садись, не стой в дверях.
Отец Василий и сам уселся за стул, отщипнул кусок угощенья. Послушалась и Царевна, но есть ничего не стала. Молчала, смотрела в окно. В него ярко светило солнце. В доме уютно. Тихо, оттого резко слышен каждый звук. Сопит священник. Тикают часы.
На кровати шумно почесалась рыжая кошка.
– Я не знаю, с чего начать, – наконец, сказала Царевна.
– Ты смотришь назад и не можешь идти вперед. Иногда прошлое просто нужно оставить.
– Почему вы говорили, что точно знаете, что бог всегда с вами?
– Когда-то я был здесь в ссылке. За дело, но тогда не понимал. Считал себя несчастным изгнанником. Думал, что лучшего достоин. Но все, что я тут встретил, все, с чем столкнулся, открыло мои глаза.
Царевна вздохнула, подумав о своем.
– Ты точно хочешь послушать эту историю, дочка?
– Нет. Не сегодня.
Отец Василий взял ее за руки.
– То, что выпало на твою долю, открыло тебе – тебя. Ты бы даже не догадывалась, на что способна, если бы не пережила то, что пришлось. Этот шрам на твоей руке – знаешь, что он значит?
– Еще бы. Это первая буква имени «Алексей», – усмехнулась Царевна.
– А вот и не знаешь! «А» – это «Аврора». Римляне – идолопоклонники – так звали богиню утренней зари. Ночь кончилась. Проснись, дочка.
– Бог, если он есть, никогда бы меня не простил. Я творила ужасные вещи.
– Все, что случилось там, где ты была – не твой грех.
– Я делаю их сейчас.
– Наверное, ты про свое увлечение медициной, о котором так тревожится твоя мамочка? – подмигнул отец Василий и рассмеялся. – Не тревожься, это можно преодолеть. Не поверишь, но в юности, будучи студентом-философом – семинаристом я стал уж намного позже – и я имел ту же слабость.
– Я убила человека.
Губы священника продолжали улыбаться, но глаза уже холодели.
– Как же так вышло, дочка?
– Я знала, где он, и боялась, что меня выдаст. Так что я взяла нож и ночью залезла через окно в дом своему дяди. Он спал и не слышал. Он не проснулся.
Священник закашлялся, прижал кулак ко рту.
– Кем был этот человек?