– Никем. Маленький разносчик газет с берега. Кажется, у него осталась большая семья.
– Но чем он мог тебе навредить?
– Я наняла его через человека того, у кого жила. Он относил мои письма, а потом попался тому, из-за кого меня похитили. Я была уверена, что он проболтается.
– Письма?
– За. Анонимные записки. Я хотела, чтобы дядька Бирюлев мне за все заплатил. Никто в том доме, где я жила, об этом не знал, даже мой помощник.
– Ты нуждалась в деньгах?
– Нет. Алексей всегда покупал все, что я просила. Иногда и сам покупал. Нет, дело совсем не в деньгах. Мне нравилось знать, что он дергается, думать, как он пытается найти виновного, каждый раз ошибаясь…
– Ты сказала, что он твой дядя?
– Георгий Бирюлев. Его жена Ирина была сестрой моего отца.
– Да…
Отец Василий устремил взгляд в окно, барабаня по столу толстыми пальцами.
– Зря я сюда пришла.
– Вовсе нет. Ты хотела знать – простит ли тебя создатель. Но он и не такое прощал.
– И что, вы не будете говорить мне, что я совершила смертный грех?
– Нет. Я всего лишь человек. Столь же грешный, как все остальные. А если бог не осудит – то куда уж мне?
Царевна нахмурила брови, прислушиваясь сама к себе.
– И что мне делать дальше?
– Жить.
– Вот так просто?
– А как ты хотела?
– Мне пора.
– Иди с богом, дочка. Приходи, когда будет желание. В любое время.
Выйдя на дорогу, Царевна остановила экипаж. Путь обратно – неблизкий, но для нее пролетел, как минута. Однако мыслей не было. Просто тишина. Когда, царапавшие душу, вдруг замерли. Голоса, взывающие о крови, затихли.
Непривычное спокойствие беспокоило.
Гостиная оказалась полна. Многих из тех, кто в ней толпился, Царевна прежде не видела, но без особого труда узнала городского полицмейстера и главного судью, сидевших на длинной кушетке по бокам от матери.
– В свете последних событий я, уж извините, намерена предать этот вопрос огласке.
– Вы точно уверены, что не знаете, кто прислал записку? Он, бесспорно, как-то связан с убийцами.
– Абсолютно. Вы сами видели конверт. Но, кем бы он не был, я до конца дней стану за него молиться.
Мать, наконец, заметила и Царевну. Улыбнулась, поманила рукой. Совсем на себя не похожа: растерянная, взволнованная, но при этом вид ее был торжествующим.
***
Ближе к полудню, когда Алекс уехал в лавку – там его кто-то ждал –Червинский едва стоял на ногах. Он устал и за ночь совершенно извелся. Все пошло не так. Сначала – Птица с его выходкой. Уже подумалось, что ему конец – но нет, обошлось.
Сыщик так и не решил до конца, кому первому поведать о том, кто скрывался за газетным прозвищем «Расчленитель», но затягивать с рассказом явно не стоило. Однако о том, чтобы говорить с Алексом, пока поблизости Легкий, не могло быть и речи. Невозможна была, конечно, и беседа с Легким. Да и Бирюлев, вместо того, чтобы поскорее убраться, как делал прежде, как назло, просидел почти до утра – и его компания тоже не добавляла желания пускаться в разоблачения.
Дожидаясь ухода Легкого и Бирюлева, Червинский порядком набрался. Так что, когда они, наконец, отправились восвояси, и он подсел к Алексу, то просто не смог собраться с мыслями, бормоча:
– Ты не сможешь поверить.
– Это во что?
– В то, как все это… кто…
– Алекс, там пришли людей просить, – окликнул кто-то.
– Для чего?
– Для выкупа.
– Пусть заходят. Позже поговорим, Червяш.
Он просто отмахнулся от Червинского, словно не сам заставил все выяснять.
Ночью «позже» не настало: за одними приходили другие, а сыщик все больше пьянел. Однако уходить не спешил, как бы ни подмывало заглянуть к дантисту: стало вдруг слишком тревожно оставлять Птицу с Алексом. Кто знает, что он в таком состоянии наговорит.
И вот полчаса назад он соизволил сойти вниз. Перемазанный кровью, опухший. Всклокоченный – от прежнего пробора не осталось и следа. Пахло от него скверно, выглядел злым. Чем он только там занимался всю ночь в одиночестве? Червинский еще минутой ранее был уверен, что Птица спал, как младенец.