Вот и летит. Видно, не дождался докторишку – ходил, как был.
– Надо поговорить, – спеша, затараторил.
Когда приблизился, Алекс схватил его за плечо и толкнул к фотографу, где строились трое.
– А передумал я. Давай. Но то, что получится, ты отдашь мне.
Фотограф открыл рот, но Потап помешал:
– Да-да. Общую – Алексею Иванычу, а нас троих ты уж потом вместе снимешь.
Всех, кто терся поблизости, звать не пришлось. Забава им, кретинам – одно с другим сложить не могут. Алекс хотя бы знал, что делал.
Монета поднял Немого на плечо. Сзади встал Жернов, оставивший гостей без присмотра. Потап встал справа ближе к Алексу, а он не только не выпустил Птицу, но еще и поближе притянул. Обнял. Тот суетился, дрожал, дышал глубоко. Положил на плечо слабую ручонку.
Дурной слабый пес. Все решали эмоции, а что с ними делать – не знал.
– Смотрим прямо и не мигаем! Сейчас я буду считать до десяти, а потом появится свет. Держим глаза открытыми, господа! Раз. Два. Три…
– Хороший снимок будет, да, Птица-легаш? – шепнул Алекс ему на ухо.
Тот вздрогнул. Дошло.
– Десять!
Алекс потер глаза.
– Жернов, ты должен быть здесь?
– Ушел.
– Мы можем поговорить?
– Да, в лавке…
Алекс сел на прилавок.
– Уйди с глаз, – прогнал Немого.
Птица стоял у двери и ждал.
– Говори.
Это была все та же история – правильно думал Легкий – но только с деталями. Имя он не назвал, только занятие – но Алекс и без него все уже знал.
– Хорошо, Птица. А почему раньше не рассказал?
– Я только сегодня узнал все подробности от Червинского.
– Сам значит, не догадался.
– Не обо всем. Я не знал, кто это. В вашем городе сложно без связей.
– Как и везде. Червяш, выходит, тебя послал?
– Нет. Я сам.
Птица уставился в потолок. Думал о чем-то. Надумал.
– Он собирался рассказать Легкому.
– Вот оно как. Надумал мне гадить.
Снова молчание.
– Не совсем. У него дети Червинского, и он боится.
Алекс спрыгнул с прилавка, обошел Птицу – а потом по плечу хлопнул.
– Молодец. Это хорошо, что ты мне сказал. Я запомню – да только знаю уже.
Наверху заорали.
– Ребенок? – спросил Птица.
– Ага. Как думаешь, чей?
Птица посмотрел – глаза стали, как у помешанного.
– Чей?
Алекс рассмеялся.
– Все, вали. Дайте уже поспать.
***
– А где, говоришь, бумажонка эта, которую Свиридов оставил?
– Не знаю, Легкий. Исчезла.
– И очень удачно. В нужные руки попала, говорят, прямо с утра. И завещание старика-то теперь, как видно, опять в силе.
– Возможно.
Легкий несколько раз энергично кивнул.
Так или иначе, а часть Бирюлева разделу уже не подлежала, так что в самом деле поводов огорчаться нет.
Червинский вздохнул.
– Я сделал все, что ты просил. Где мои дети? Я хочу их забрать.
Легкий встал, и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету, стараясь скрыть усмешку.
– Эх… Все ведь не так, а? Не сильно-то ты спешил.
– Я делал все, что мог. Ты обещал…
– Ты не сдержал обещание – вот и я не сдержал.
– Я все тебе рассказал…
– Это как посмотреть.
– Где мои дети, Легкий? – Червинский тоже поднялся со стула.
– Тихо, тихо. Все с ними в порядке. Ну, я так думаю. А где – уж тут я не знаю. Спроси Алекса.
Червинский упал обратно и запустил пальцы в косматые волосы.
20
В лавку Червинского не пустили. Сказали, что Алекса все равно нет, и чтобы сыщик шел ждать его в овраге – откуда и вернулся, выяснив, что ни его, ни дочерей нет и там. Жернов, стороживший вход, хохмил и смеялся, однако Червинский не тешил себя надеждами – стоило проявить немного больше упорства, и в ход пошли бы пудовые кулаки. Проблема при этом ни насколько бы не решилась.