***
– Мама! – Павел прислушался к шагам в коридоре и вдруг, шаловливо взглянув на Царевну, юркнул под стол.
Она не выдержала – рассмеялась.
С улыбкой вошла и мать. Со вчерашнего дня она прямо светилась. Заметила под столом ботинок – грозно спросила:
– Ты не видела брата, Соня? Все никак не доищусь разбойника.
– Нет, – хмыкнула Царевна. – Я недавно встала. Вот, решила посмотреть гербарий.
– Да, Павлуша хорош в их составлении, – отодвинув альбом в сторону, мать присела рядом. Царевна дернулась, но положения все же не изменила.
– Я вот что подумала. Все бумаги будут пересматриваться до зимы – и нам нужно быть в городе. А потом мы получим долю, положенную вашему отцу. Так как твой брат не достиг возраста, распоряжаться ей назначат меня. И, может, поедем в Европу? Мне бы здоровье подправить, да и вам – развеяться. Как ты думаешь?
– Да. Почему бы и нет?
– Вот и славно, – мать погладила Царевну по плечу. – У нас сегодня обед. Придут Селезнев с судьей, управляющие…
– Обед? В пятницу?
– Семья твоего дяди Николая, конечно, отнеслась с неодобрением. Они не придут. Но, собственно, какая нам разница, особенно после всего? У нас есть повод для праздника, и откладывать его смысла не вижу. Буду рада, если и ты к нам присоединишься. Но если нет, то нет. Я пойду следить за приготовлениями, да заодно брата твоего поищу.
Когда настал час приема и голоса внизу стали громче, Царевна вышла. Села недалеко от матери, отвечая на приветствия и ничего не значащие светские фразы, кивала. Ела вместе со всеми, многозначительно переглядывалась с братом, пила вино – как и мать, прежде редко бравшая в рот спиртное.
– Простите, при прежней встрече с вами я был недостаточно вежлив, Софья Семеновна, – тихо шепнул на ухо заводской управляющий. Он тоже не чуждался бутылки. – Боюсь, показал себя не с лучшей стороны.
Царевна рассмеялась. Наследство Свиридова отлично улучшало манеры окружающих – вот и полицмейстер Селезнев возле матери так и вился.
– Сыграйте, Наталья Павловна! Очень просим! – горячо взмолилась порядком захмелевшая дама преклонных лет. Лицо – хорошо знакомо, но кто она, Царевна не сообразила.
– Да будет вам, Евгения Александровна. День на дворе – не время для подобного досуга, – отнекивалась мать.
– Просим, Наталья Павловна, – поддержал полицмейстер, а за ним и другие.
– Сыграй, мама. А я спою, – предложила Царевна.
Мать прошла к роялю. Царевна встала поодаль.
Когда она запела, все голоса смолкли. Собственный слышался, словно со стороны. А когда он стих – большую гостиную отцовского дома наполнили аплодисменты. Зрители встали.
– Бесподобно, Софья Семеновна! Бесподобно!
Знакомые и не очень лица скрывали набежавшие слезы. Она вздохнула. И вдруг, внезапно стало легко. Только сейчас она впервые вдруг ощутила, что прутья клетки исчезли. Софья Свиридова перестала быть Царевной. Она была свободна.
***
– Завтра у меня прием. Ты там тоже покажешься. Что тебе купить?
– Ничего не надо, Легкий. Ты и так очень щедр, а у меня все есть.
А она не только лукава, но и неглупа: знала, что не стоит начинать с просьб, если чего хочет добиться.
Да, хороша Надька. Вот уж точно – никогда не знаешь, где что интересное встретишь.
– Ну, раз ты сама так решила…
Легкий погладил ее по голове – она перехватила руку, поцеловала, заглядывая в глаза.
– Легкий, к тебе там Приглядчик. Сказал, что днем ты его видеть не захотел, но он все равно не уйдет, – помешала, заглянув в комнату, Катька.
– Вот видишь, что творят? Никакого покоя.
– Так ты первый человек в городе, к кому еще им идти?
– Умница, – Легкий поцеловал черный и гладкий, как зеркало, затылок, и громко ответил: – Скажи, сейчас выйду.
Никакого интереса в Приглядчике больше не было: теперь дни его сочтены – уж Алекс-то точно позаботится о нем так, что и Старый город будет пересказывать с омерзением год, не меньше. Легкий в это вмешиваться не мог, хотя и не отказался бы – но, раз уже передал его Алексу, то назад хода нет. А если здраво подумать, то и ни к чему. Легкий всегда был фартовым – не зря ж его Легким-то на улицах и прозвали – вот и сейчас свою долю и выгоду уже получил.