– Посмотри.
Легкий вернул очки на место, проглядел.
– Что скажешь?
– Скажу – занимайся сам, – отбросив письма, он скрестил руки под подбородком, ухмыльнулся углом губы.
– Легкий, пожалуйста… – голос звучал противно и жалко – что, впрочем, и к лучшему. – Помоги хотя бы понять, кто их шлет, а дальше я как-нибудь сам.
Голова плеснул в стакан коньяку, отхлебнул. Бирюлеву не предложил.
– Ты видел адрес отправителя?
– Ну. Написано от руки.
– Да, но не только это. Там когда-то жил мой отец. Что это может значить? Какой-то намек на наследство Ирины?
Легкий сделал еще глоток.
– Зачем так морочиться и печатать писульку, а потом – взять и написать на конверте?
Бирюлев дернул плечом.
– Не знаю. Наверное, здесь есть какой-то подтекст.
Легкий снова придвинул конверт.
– А я бы подумал, что у того, кто их шлет, опыта маловато.
– Из-за ручки?
– И из-за адреса. Это ж, считай, приглашение. Там тебя наверняка что-то ждет.
– Мне нужно туда поехать? Одному?
Легкий проигнорировал вопрос.
– Если я прав на его счет, это для тебя и плохо, и хорошо. Плохо – потому как загодя не просчитаешь. Он сам-то не знает, что будет делать – как тут его поймешь? Ну, а хорошо, потому что еще неловкий. Проколется.
Не очень-то обнадеживало.
– Судя по адресу, получается кто-то из бывших соседей отца. Но тогда почему 1913 год? Как человек, годами меня не видевший, что-то пронюхал?
– Причем тут соседи? Скорее наоборот – писал тот, кто неплохо знает тебя. Появился завод – вот и решил поприжать. Хм… Да вот хоть Червяш.
– Червинский? – о нем Бирюлев и не вспоминал.
– А почему нет? Видел, чем он стал? В том и твоя заслуга – уже этого хватит, чтобы нервишки хотеть потрепать.
Бирюлев кивнул: все складывалось.
– И что мне делать?
– Я бы на твоем месте начал либо с Червяша – можно сразу прижать и все выдавить, либо с деревни – дольше будет, но ты и больше узнаешь. Например, чем именно тебя задумали пощекотать. Выяснишь – на будущее прикроешься.
Бирюлев вздохнул, отвел глаза.
– Помоги.
– Опять? – Легкий усмехнулся и через миг встал. – Ладно. Уж только и ты мне поможешь.
Настроение резко улучшилось: Бирюлев и не осознавал, как, оказывается, тяготили его анонимки.
Утром новой записки не было. Помощник от Легкого явится позже, а пока Бирюлев планировал уладить вопрос Анны. Разумеется, с перспективами для себя.
В кафе, где они по настоянию Бирюлева пили шампанское, барышня быстро забыла о газетчике, так и не пришедшем на встречу, и поведала о проблеме:
– Я не могу вернуться домой! Просто не могу!
О причинах Бирюлев не расспрашивал: и невежливо, и самому догадаться несложно: либо от супруга сбежала, либо от благодетеля.
– Я помогу вам подыскать квартиру, – обещал он, положив ладонь на довольно широкую кисть. Анна вздрогнула, но не отдернула руку. – Только, боюсь, прямо сегодня вам все же придется пойти домой… Или же снять номер в гостинице.
Бирюлев рассчитывал на «или». Однако, немного подумав, Анна кивнула:
– Хорошо, сегодня я, пожалуй, смогу еще потерпеть.
– А когда мы встретимся завтра – в сквере, ровно в четыре – думаю, у меня уже будут для вас хорошие новости, – подхватил Бирюлев.
Нехорошо так сходу разочаровывать барышню: уж раз ей обещана работа в газете, то она должна ее получить. Да и Легкий не откажется узнать свежие сплетни.
– О, Георгий Сергеевич! Давно вас не видели! – бросился к Бирюлеву первый встреченный в редакции репортер. За ним поспешили другие – все, кто находился поблизости.
Не каждое лицо Бирюлев мог вспомнить, не все и знал. Но, пожимая руки, он изо всех сил старался улыбаться как можно сердечнее – невольно подражал Легкому.
– Ну-с, кто у нас теперь редактор?
– Демидов.
Бывший экономический обозреватель. С ним Бирюлев проработал несколько лет с того дня, как впервые переступил этот самый порог простым репортером. Прежний редактор – Титаренко – нарек новичка «Приглядчиком».
Тогда Демидов не слишком-то с ним церемонился.
Раздавая приветственные кивки и поклоны, то и дело прижимая руку к сердцу в знак искреннего расположения, Бирюлев направился в свой прежний кабинет.
Демидов встал поздороваться с гостем. Он и раньше не обладал стройностью, но теперь и вовсе раздулся, превратился в рыхлый шар. Узкие отекшие глаза терялись среди пухлых щек.
– Георгий! Как Ницца?
– Культурный город во всех отношениях, – присев в невысокое кресло, Бирюлев потрогал жилистый лист лилии на столе. При нем растения в кабинете не водились.