– А это что, Зуб? – он поддел руку носком ботинка.
– Так я это… Не хотел отвлекать. Там как все было: увидал я машину. Дверь открыта – я подошел. Там какие-то тряпки в кровище. Ну вот, глянул – рука. Прямо как раз в тот час, когда мы жмура у дома нашли. Я так подумал: видно, его. Она вот говорит – подбросили. Я хотел тебе рассказать, но потом же Сухарь… В общем, из башки вылетело.
Нельзя оставлять все так – но кисть отдавала в плечо и в спину так громко, до звона в ушах. А хотелось быть в тишине.
– Все, вали. И ты тоже пошла отсюда. Займись, вон, Немым.
Царевна подняла голову.
– Нет Немого. Пропал.
***
– Дурная твоя башка. Говорила: смирно сиди, давай сами зароем и забудем. Но тебе же больше всех надо!
– Ну что ты, Марьюшка … Слышать такое тошно…
И точно, тошно. Тит уж сколько не спал, да и самогон, выпитый для утешения, сказался. Но только прилег, как Марья растолкала и снова давай пилить, что проклятущую руку из колодца в полицию снес.
Жена и накануне все грызла:
– Может, кто лихо на нас наслать хотел, а? А ты его прямо в руки взял?
А потом, как полицейские сперва к ним зашли, а после весь квартал перевернули, Марья вообще ни на миг не умолкала:
– Все соседи волками теперь глядят. А ищейки эти еще за тобой придут. Ой, придут! Заберут тебя.
Тит сел на кровати, обхватил кучерявую голову.
– Посадят – помяни мое слово. А я по миру пойду.
– Да замолчи уже! Беду кличешь!
– Я? Это ты нас сгубишь! Угораздило же меня – не мужик, а одно название! Всю жизнь мою позаел!
Тит сделал вид, что тянется за ведром, что стояло на табуретке:
– Марья! Не доводи до греха.
– Ах так! Руку на меня поднять вздумал!
Жена заплакала. Уж больно громко заголосила – не стерпеть больной голове. Да и огорчать-то ведь сильно так не хотел. Тит подошел к ней, хотел обнять:
– Ну ладно, Марьюшка… Чего ты…
Марья бросилась в другой угол да зацепилась носком за сундук. Растянулась, расплакалась горше прежнего.
– Все мне каверзы строишь! Сжить меня затеял!
Поднявшись, она сорвала фартук и выскочила на улицу. Тит почесал голову, подумал, потом снова улегся и наконец спокойно уснул. Проснулся, когда вечер давно уж ночью сменился.
Марьи все не было. Найти бы надо.
Тит обулся, вышел на двор.
– Марьюшка!
Темно, хоть глаз выколи. Дом на отшибе, за высокой оградой – свет чужих фонарей она не пускает, а свой-то не зажигали.
– Марья!
Еще шаг – и здоровяк Тит камнем упал на землю. Не успел даже удивиться.
4
Громкий, резкий звук, торжественно-осуждающий.
Это колокола в храме на рыночной площади. Праздник.
Царевна перевернулась на другой бок, нащупала вторую подушку, накрыла ей ухо. Досмотреть бы прерванный сон, в котором она выбирала себе ткань на платье.
В постели кто-то лежал – а ведь она могла поклясться, что ночь накануне провела в одиночестве.
Царевна села, щурясь от солнца.
– Немой?
Мальчишка свернулся в клубок. Перемазанный с ног до головы, словно свалился в лужу. Он даже не снял ботинки, на которые толстым слоем налипла жирная грязь вперемешку с ветками.
Вернулся. На первый взгляд – целый.
– Ну, берегись. Знаешь, как Алекс тебя искал?
Ребенок не шевельнулся. Сейчас он выглядел таким маленьким, беззащитным…
Откуда-то дуло. Царевна поежилась, огляделась. Так и есть – окно открыто. Видимо, Немой оставил его, когда влез в комнату. Смог забраться на второй этаж и открыть защелку.
– Немой! – она погладила его по плечу. Мальчишка дернулся. По щеке поползла слезинка. Он сморщился и засунул голову под подушку.
Царевна взялась за грязный ботинок – тот принялся сопротивляться. Ладно, белье в любом случае отправится в прачечную... Прикрыв Немого одеялом, она прилегла рядом.
– Тихо вечер догорает, горы золотя… Знойный воздух холодает – спи, мое дитя, – Царевна запела – тихо, прислушиваясь к шорохам.
Немой всхлипнул. Он любил эту песню, когда был маленьким.
Колыбельная закончилась. Царевна прикрыла глаза. Едва не задремала – но Немой вдруг толкнул. Показал на окно, провел линию, пошевелил пальцами.
– Ты от кого-то сбежал? Ну, скажи, что случилось? Что там произошло?
В ответ ребенок вскочил и бросился вон из комнаты. Нет, на этот раз он не улизнет!
Царевна выскочила за ним, но замерла на пороге.
– Вернулся? – и звук оплеухи.
Значит, с Алексом он уже встретился.