Пока шли к полицейской повозке, следом за которой уже стояла в ожидании и телега, привозившая новую работу Морозову с его Германом, Куликов невольно порадовался. Благодаря невеселым обстоятельствам, теперь наверняка выпадет случай без уговоров зайти в дом плотника.
Убитой оказалась Наталья, вдова Павлинова – владелица номеров, где проживал Червинский.
Хотя труп успел пролежать всего несколько часов с ночи, в комнате смердело.
– Добрая душа Наталья, хоть и не без греха, – перекрестился коренастый жилец. Он назвался Пафнутьевым.
Именно он вдвоем с соседом выломал дверь, когда поутру никто не смог дозваться хозяйку, а снаружи оказалось, что окно ее отдельных комнат на верхнем этаже разбито и чем-то вымазано.
Дверь, по его словам, была заперта на замок и защелку, и, вдобавок, подперта тяжелым шкафом. С учетом хрупкости Павлиновой, ею, очевидно, двигал нечеловеческий страх, если она сумела переместить его из дальнего угла, в котором белело пятно.
Вряд ли в этом вдове помог тот, кто после ее смерти покинул комнату через окно. Через него же внутрь и попали: вероятно, некто довольно ловкий смог запрыгнуть на крышу со старого тополя в паре метров, и уже с крыши разбил окно. Других вариантов пока не видели ни Свиридов, ни Куликов.
К залитым кровью обломкам стекла в окне прилип кусок темной ткани.
– Отдай Морозову, – заметил Свиридов. – Если еще соберем кровь отсюда, то он сможет по ней сказать, принадлежала ли она одному или разным.
В чем-чем, а в крови для сбора недостатка не будет… Струйка от общей лужи уже пересекала порог.
Тело жертвы Расчленителя сыщики видели впервые.
Довольно молодая дама. При жизни была недурна собой, но сейчас ее голова почти полностью отделена от тела.
– Голову не забрали – видно, отрезали в последнюю очередь и что-то им помешало. Похоже, на этот раз они спешили, – опустившись перед трупом на корточки, думал вслух Куликов. – Раны на руках – кривые и рваные. Интересно, чем их ей нанесли.
– Лучше оставить это Морозову, – пожал плечами Свиридов. – А почему решил, что «они»? Газетчики вот заявили, что «он».
– Количество жертв и характер травм… Неужели кому-то под силу проделать все в одиночестве?
Над дамой еще и надругались – это было очевидно и без экспертов.
Но жильцы дома ничего не видели и не слышали. Несмотря на то, что в этой гостинице редкий гость проводил лишь ночь – тут жили подолгу, кто месяцами, а кто и годами, порой целыми семьями – помочь найти убийц хозяйки никто не стремился.
Они охотно рассказывали о покойной, громко ужасались происходящему, боялись за свои жизни, молили найти убийцу. Но стоило спросить их о том, что лично каждый из них видел ночью – они немели.
– Придут за тобой, мать – вот тогда и заговоришь, да поздно будет, – увещевал Свиридов, да бесполезно:
– Да что ты такое кличешь, сынок… Я бы и рада вам помочь, да чем? Сплю больно крепко…
Куликов со Свиридовым обошли комнаты. Не все открылись. За одними дышали и топали, но на глаза так и не показались, за другими царила понятная в присутственный день тишина.
Заперт был и номер Червинского.
– Надо вернуться вечером. Надеюсь, что хоть бывший сыщик окажется более разговорчив, – подосадовал Куликов.
– Бывший сыщик? Который?
– Червинский, – сказав «аз», уже подозрительно утаивать «буки».
– А, этот… Вы с ним знакомы?
Но «веди» – уже лишнее.
– Пересекались в участке. Он ведь часто ходит. Как-то и про адрес обмолвился. Но ведь и ты с ним говорил. Ни разу не сказал, где живет?
– Может. Сейчас не вспомню. Я б ему на твоем месте особо не доверял. Сам, поди, знаешь, что с ним не так.
– Да, я слышал, но подумалось, что как свидетель он может оказаться полезен. Или тоже будет молчать?
– Сложно сказать. А если и нет – откуда нам понять, что у него на уме? Сам в грязи, так и всех перепачкает.
Освободились к полудню, жаркому не менее летнего.
– Грузите!
***
– Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Свежая могила почти в центре кладбища. Памятник – каменная глыба с крестом – пока стоял перед с ней. Как и поп. А вокруг шагов на триста чернота копошилась. Черные рубахи да платья сливались в одно пятно.
Почти весь овраг с Сухарем прощался. Многие и не из-за рыжего самого – ради Алекса. Повод ведь показать уважение. Думали, поди, что он каждого разглядит в толпе, да потом еще и вспомнит: