– Да пей уж… Вон ночь какая холодная.
Поддавшись, сыщик отпил. Водка.
Свиридов громко фыркнул, но промолчал.
– А и мне дай? – всадник протянул руку, обмотанную тряпьем.
Телегу резко тряхнуло, кляча споткнулась и встала.
– Ах вы, суки! А ну убирайте! – заорал правивший незнакомец.
– Что-то бросили на дорогу – вдруг какие гости заплутают, – объяснил Червинский. – Так можно за ними не гоняться.
– А, это вы… – разочарованно протянули из темноты.
Несколько человек вышли в свет фонаря и оттащили в сторону кусок дерева.
Двинулись дальше.
– Почти приехали, – оповестил всадник.
После очередного поворота темнота, к которой глаза уже успели привыкнуть, отступила. Одинокий дом – большой прямоугольник – освещал улицу распахнутым окном. Оттуда слышались смех и пьяные голоса.
Телега подъехала ближе и остановилась.
– Пойдем, – предложил Червинский.
– Что происходит? В каком убийстве меня обвиняют? – сходя с телеги вслед за Свиридовым, Куликов не смог сдержать терзавший вопрос.
– Не сейчас…
За тяжелой дверью начинался маленький коридор: не больше пары шагов что в длину, что в ширину. Пахло деревом и табаком.
Пока заходили, Куликов по полицейской привычке разглядывал сопровождавших. Тот, что был за главного, худой, костистый. Давно не стриженная голова седа до единого волоса. Взгляд тяжелый, но Куликова он обшаривал недолго – куда больше задержался на Свиридове. Другой – настоящий великан – он нагнулся, проходя в высокую дверь, до косяка которой Куликов не дотянулся бы и пальцами вытянутой руки. Лицо укрывало тряпье, виднелись только яркие голубые глаза. Тот, что правил повозкой, по росту был вровень с Куликовым. Длинный нос каплей нависал над губами, лоб пересекал бурый шрам. Очень маленький человек – Куликов решил, что это ребенок, но ошибся – молча ехал с другой стороны от повозки. Зайдя, он стянул тряпки. Благодаря крупным длинным зубам походил на коня. Разговорчивый оказался крепок и русоволос. На щеке, показавшейся из-под лохмотьев, была темная родинка величиной с монету.
– Чего так на меня пялишься, а?
Седой указал в широкий дверной проем справа. Зашли.
Просторный зал полон, и почти все пьяны. Ближе к окну – большой деревянный стол, за которым пили и играли в карты человек десять, в том числе еще один исполин – заросший, черный. Настоящий медведь. Наверное, это и был главарь.
Куликова неожиданно сильно толкнули в спину – он упал плашмя, разбив нос. Во рту стало металлически-солено.
– Алекс!
Из-за стола поднялся, широко ухмыляясь, вовсе не великан. Довольно высокий, крепкий, смуглый – похож на цыгана. Слипшиеся волосы, поделенные на пробор, до плеч, правая рука на перевязи. Не уродлив, но лицо отталкивающее, неприятное, злое.
– Ого! Кто к нам пожаловал!
В общем гуле раздались одобрительные выкрики.
Куликов поднялся на ноги, вытирая ладонью нос.
– Ну, дай-ка на тебя поглядеть.
Черный, пошатнувшись – и он был пьян, да сильно – подошел и теперь обходил вокруг, рассматривая гостя.
Он давно не брился. Ухмылка открывала неровные белые зубы. Глаза особенно неприятны: мутные, черные, налитые кровью так, что белки стали ярко-красными. Треугольные брови приподняты, как видно, в знак любопытства. Куликов непроизвольно отметил, что левая щека оцарапана, в расстегнутом вороте черной рубахи – свежие ссадины, а на руке, не скрытой бинтом – синяки и порезы.
– А он у вас при параде, – черный достал у Куликова из кобуры смит-вессон и сунул к себе за пояс, откуда уже торчала одна рукоять.
– Эээ… Отвлеклись. Так они там трепали часа три – не переслушать. А как вышли – мы их еле вырвали. Соловей с легавыми с чего-то решил забрать их себе, – оправдался седой.
– Вот как.
– Видно, узнал да помочь хотел брату-легашу, – голубоглазый развязно тянул гласные.