– Алекс, все было не так, – раздраженно вмешался Свиридов. – Я собирался их задержать.
– Это зачем?
– Ну, дело одно расследую. Про руку, которую Легкому подкинули, слышал, небось? Все говорит, что это его проделка.
– А мне что за печаль? Он – мой. Какого ты решил влезть?
– Недоразумение вышло. Без умысла. Да, он твой. Так, может, забудем?
– Ага. А вот этот все трепал Червяшу, что не сам завалил Сухаря, а Соловей, – тот, что с родинкой, видимо, не мог удержать результаты мучительных наблюдений.
– Да ну?
– Вот и Червяш так сказал…
– Ясно, что на меня свалил, – сказал Свиридов. – А ты что думал, признается?
– И что еще ты слышал, Монета? С чего они про Сухаря трепали?
– Ну… Червяш ему говорит в самом начале – все узнаешь, когда придешь. Тот ему – скажи сейчас. «Нет, не буду – боюсь. А вдруг ты меня уложишь, как Сухаря?» Так этот вот вроде и удивился. Типа, не я это – с чего бы мне это делать? Да и зря он так, говорит. Мог бы и в ногу. Ну вот, Червяш не поверил. Ну, потом они за легавку терли – что там одно дерьмо, дальше про баб…
– А ты что скажешь? – Алекс посмотрел на Червинского, который закурил, подпирая стену.
– А что сказать? Ну, действительно, Куликов заявил, что это сделал не он. А Соловей говорил – он. А я ничего не знаю. Меня там не было.
– Почему ты вообще это слушаешь? – спросил Свиридов. – Ты мне не веришь?
– А почему бы мне верить чужим, а не своим?
Насколько все вокруг не было нереальным, как Куликов не запутался, однако не понять, что целью визита стало происшествие с арестованным, он не мог.
– Это сделал не я, – он даже удивился, насколько спокойно прозвучал голос. – Стрелял Свиридов. Ваш человек сказал что-то вроде – «Легаш знает, кто ты?» И он выстрелил.
Алекс ходил по комнате. Услышав Куликова, он снова приблизился.
– А напомни-ка, что мой Сухарь у вас делал? Схватил его, значит, Соловей на базаре – а дальше что?
– Нет, задержал его я. Свиридова в тот вечер вообще в участке не было. Торговка сказала, что кто-то громит лавку. Мы пришли туда и задержали их на месте. С погибшим был ребенок – его мы тоже взяли. Оба оказались пьяны, так что мы их просто заперли. День спустя привели на допрос. Там были я и один из полицейских.
– Но не Соловей?
– Нет. Он пришел после, когда полицейский вышел. А дальше задержанный хотел что-то рассказать про Свиридова, в ответ тот в него выстрелил. Утром из участка исчезли и тело, и ребенок. Я не знаю, как это произошло и куда они делись. Никто ничего не сказал, и никто не доводил происшествие до сведения руководства.
– А вон он.
Куликов проследил за пальцем. Мальчишка, который был с арестантом, сидел на корточках у дальней стены.
– Да ладно тебе, – подойдя еще ближе, вкрадчиво шепнул-прошипел Алекс в самое ухо, обдав запахом спирта. – Тебя понять тоже можно. Что я, Сухаря своего не знаю? Вот и ты подумал, небось, такому место в могиле. Скажи, не бойся. Не трону тебя, просто знать хочу.
– Я об этом не думал, – покачал головой Куликов. – Это уже не моя забота.
– Так теперь подумай.
– Он совершил преступление, и я это сам видел. Однако никого не убил. Полагаю, смерти он не заслуживал. И я его пальцем не тронул.
– Да что ты, как баба. Признайся уже, что накосячил, и все.
– Пусть баба, но я в него не стрелял.
– И что делать с вами, суки? – снова отойдя, спросил Алекс, теперь разглядывая Свиридова. – Раз так, сейчас с каждым поговорим. Кто-то первый признается. Медведь, грей клещи.
– Ты этого не сделаешь. Подумай про Легкого, – спокойно сказал Свиридов.
– Я? Не сделаю?
Теперь на пол швырнули уже Свиридова. Он потянулся к кобуре, но не успел – сапог того самого заросшего великана, что только что сидел за столом и оказался необычайно ловок, опустился на руку. Седой приставил ствол к виску.
Алекс достал нож и опустился рядом со Свиридовым на корточки.
– Где клещи?
– Иду! – поспешил к печи разговорчивый с родинкой. – Только огонь разведу.
– Так зачем ты так с Сухарем? Шкуру сберечь хотел, ты, шкура? Ты о чем только думал, пес?
Нож с силой полоснул по щеке. Свиридов, вскрикнув, схватился за нее свободной рукой.