Так ли ей была нужна такая самостоятельность – стояние на ногах в пропахшем краской и бумагой здании, с 8 до 17 с получасовым перерывом, а после – совершенно чужой человек, которому она вынуждена из чувства долга отдавать свое тело?
По щекам покатились слезы – с ними она и уснула.
– Анна Александровна?
Анна вздрогнула от неожиданности, дернулась и, задев локтем, снова обрушила на пол уже успевшую вырасти на полпальца стопку объявлений.
Барышня, работавшая по соседству – бойкая и кокетливая – со смехом помогла их собрать.
– Вы их не сортируете? Напрасно. Вечером легче считать, если сразу раскладывать объявления по темам. Все так делают. Неужели вам никто не сказал?
Не дождавшись, пока Анна припомнит, барышня затараторила:
– Ближе к одиннадцати мало посетителей. Как начнется перерыв в заведениях, так и наплыв будет, а пока – не хотите пройти в редакцию? Послушаем, что в городе происходит.
Посмотреть на тех, кто пишет заметки, которые потом читает весь город, и впрямь, любопытно. Хотя Бирюлев говорил, что прежде был одним из них – но это все же не то.
Барышня, фамильярно взяв Анну под руку, как задушевную подругу, принялась щебетать, и не останавливалась, пока они поднимались по широкой лестнице, застеленной протертой ковровой дорожкой.
– А иногда они таких страстей расскажут, что я даже спать боюсь. Но интересно-то как!
Они свернули в первый же кабинет – чтобы увидеть, как газетчики, собравшись, читают чужую газету – очевидно, пришедшую из столицы. Новостей оттуда ждал весь город.
– Что про Румынский фронт пишут?
– Похоже, полный разгром…Вот здесь…
– Да ладно, сколько можно? Еще что в мире творится?
– Мелочи. Ну вот – раскрыта кража в Успенском соборе.
– Не боятся же бога.
– И в который уж раз. Помню, году в десятом ценная икона так и пропала бесследно.
– А у нас уж если что и пропало, то всегда без следа. Что в городе-то творится? Над чем трудимся, господа? – это сказал, с трудом войдя в верь и едва не раздавив Анну с барышней, человек необъятных размеров с маленькими глазами. Лицо лоснилось так, что видно даже издалека. Дни, как и прежде, стояли на редкость жаркие. – Бражников?
– Это наш самый главный. Демидов, – шепнула барышня.
– Массовая драка в доках. Настоящее побоище! С утра пораньше схватились. Был там, иду писать.
– Из-за чего? Впрочем, неважно. Хорошо, пойдет. Судаков?
– В центральных кварталах вышел из строя водопровод. Затопило электростанцию и три дома, включая и лавку купца Николаева. Уж он негодует…
– Отлично, молодец. Еще что? Певцов?
– Хмм… Тут такое дело… Недосуг было – снова приходили те люди, что господина Бирюлева все ищут. Снова допытывались, как с ним связаться, да над чем он работал. Все хотели обсудить с ним что-то, имевшее место в те дни. Но мне-то нечего им ответить, а с вами переговорить снова не пожелали…
– Вот что – как явятся снова, подай мне знак. Уж больно странно все это. Позови Катерину и пошли ее за бумагой. А она передаст мне, да, Екатерина Семеновна?
– Хорошо, Лев Григорьевич.
– Так, ладно. Переходим к главному – что слышно про Расчленителя?
Внизу громко звякнул колокольчик.
– Нам пора! – барышня снова взяла Анну за локоть, и они поспешили к лестнице.
***
По утрам берег облепляли прачки, но сейчас, ближе к полудню, он казался пустынным. Тишину нарушали только редкие голоса детей, играющих вдалеке. Темные маленькие домишки – сутулые, кривые – вытянулись в две линии над рекой, одна над другой.
Здесь жила прислуга, реже рабочие, еще реже – обедневшие мастеровые.
Дожидаться сведений от нерасторопной Анны, очевидно, придется долго, если не вечно, а записка, между тем, пришла снова. «Георгий, где твой зуб?» Этот человек знал о прошлом Бирюлева даже больше, чем он опасался. А может, и не только о прошлом. Но если так, то устранить угрозу тем более следовало как можно быстрее.