Нога мальчишки до сих пор кровоточила – перепачкала и ковер, и кресло хотя Бирюлев обмотал ее пятью полотенцами.
– Как же больно! – Бочка, схватившись за голень, подтянул колено к самому подбородку и пытался укачивать.
Но, если отбросить громкие жалобы, насколько опасна травма для его жизни? Вспоминая все, что доводилось слышать о подобных ранениях, Бирюлев приходил к выводу, что нет, от выстрела в лодыжку юный разносчик газет не умрет. Но, с другой стороны, во всех случаях, о которых было известно, пострадавшим оказали врачебную помощь.
– Ты все еще не надумал сознаться и вернуться на берег?
Сначала мальчишка очень туда просился, даже о ноге вспомнил не сразу.
Когда Бирюлев привез Леньку, вся прислуга, как назло, собралась в большой передней, через которую лежал путь к лестнице – в кабинет. Под надзором Ирины горничные полировали мебель, чистили ковры, выбивали занавеси и подушки – и так и замерли, едва хозяин вошел. На их глазах Бирюлев волоком протащил через комнату упиравшегося мальчишку, а тот театрально заламывал руки и голосил что есть мочи:
– Помогите, молю! Пощадите!
Ирина, объяснение с которой Бирюлев не успел толком обдумать, побежала было следом, но остановилась, пошла обратно. С тех пор появление Леньки они так и не обсудили: Бирюлев заперся с ним в кабинете и пока что оттуда не выходил.
– Да пойми же – не могу я тебе рассказать! У меня три брата и две сестры, проболтаюсь – не жить им, – осипшим голосом гнул свое Бочка.
– А если не скажешь – не жить тебе, – не слишком уверенно пригрозил Бирюлев.
– Да пускай!
Так его явно не разговорить. И что делать? Просить о помощи Легкого – недовольного и по горло занятого собственными делами? Или все же рискнуть обратиться к Алексу – дата очередной «помощи» Безымянным как раз не за горами? Хотя – а вдруг именно Алекса Бочка и боялся? Но только зачем тому пускаться в такие хитрости? Ничего не мешало заявить о своих пожеланиях прямо – если вдруг среди них появились новые.
Можно было попробовать и вразумить мальчишку своими силами… Бирюлеву не раз доводилось на это смотреть, а иногда и участвовать, правда, совсем не в той роли, которая досталась сейчас. Против этого способа что-то внутри усиленно протестовало, но остальные варианты отвергал здравый смысл.
Поборов брезгливость и, собравшись с духом, Бирюлев подошел к Леньке и схватился за раненую ногу.
– А! Что ты творишь, – по щекам снова потекли слезы.
Бочка закусил губу, утирая нос.
– Как только скажешь, кто отправлял записки – я тебя отпущу.
– Да тогда сразу убей!..
– Так я и сделаю. Пользы от тебя никакой.
Бирюлев вытащил из-за пояса небольшой браунинг – давний подарок Легкого, который годами пылился в ящике стола и до вчерашнего дня никогда не использовался по подобному назначению.
Бирюлев сам не знал, что подвигло взять его с собой, когда собирался на берег. Угрожать им, и уж тем более, пускать в ход, он точно не намеревался – уж, скорее, защищать себя, если возникнет надобность.
А она и возникла. Когда Бирюлев затащил мальчишку в воду, местный верзила подкрался сзади и огрел по спине тем самым веслом, о которое так удачно споткнулся Бочка. Бирюлев упал, детина схватил его и потащил на берег, раздавая пинки по пути, затем швырнул на землю и вопросил:
– Что ты творишь, мразь? Что вцепился в парнишку?
Ленька тоже встал на ноги – но не пустился в бегство, смотрел во все глаза.
Тогда и пригодился браунинг.
– Что ты позволяешь себе, ублюдок?
Увидев оружие, верзила сделал шаг назад. Теперь он уже казался таким уверенным.
– Гаденыш срезал мой кошелек, а ты за него заступаться? Да вы в одной шайке, подонки!
– Нет-нет… Прости, барин… Я же что… Вижу – соседа убивают, вот я и… Прости умом слабого…
Ленька, наконец, опомнился. Сделал пару шагов, крадучись – и побежал. Бирюлев даже не успел подумать, что делает – просто спустил курок. Он не был хорошим стрелком, тем более, по бегущим мишеням – охотником считался весьма неважным. Но скошенный Ленька рухнул, заголосил, схватился за ногу.
Бирюлев протащил мальчишку через весь берег наверх, к оставленному там автомобилю – больше никто не вздумал ему мешать. Бросил на пол, заранее скорбя о испорченной обивке, и привез домой. А куда еще его было девать?
– Так ты скажешь, кто тебя нанял?
Мальчишка зажмурился, даже дышать перестал, но молчал.
Бирюлев выстрелил, рассчитывая попасть в обивку кресла, хотя и рисковал: промазал бы – и все усилия прахом.
Несмотря на свои семнадцать, Бочка разрыдался как ребенок, широко открывая рот.