– Почему одна – с Немым.
– Ты должен был оставить с ней Монету. Или кого другого взять. Чем ты только думал, твою мать?
– Ну да... Не подумал я, что она скажет что-то не то.
– Но я же ничего не сказала! – подала голос Царевна.
Алекс потянулся за стаканом – или выпить, или в Зуба бросить, сам не решил. Но докторишка ухватился за плечи, удерживая:
– Позвольте же закончить… Еще пару минут.
– А ты уши греешь? Гляди, как бы без языка не остаться.
– Нет-нет, не имею такой привычки. Моя забота – ваше здоровье, а все остальное меня не касается.
– Да ладно. На словах каждый горазд.
– Я умею молчать, Алексей Иванович. Кого угодно спросите – много ли Хаим Лейбман, или, если пожелаете, Ефим, я ведь давно крещен – про чужие дела рассказал… Я бы и так ничего не слышал, а уж если учесть мою к вам большую благодарность…
– Иди, Зуб, – Алекс все же дотянулся до стакана и сделал глоток. – Значит, ты во многих домах бываешь, доктор.
– Во многих, там, где предубеждения не сильны, или же, наоборот, где отчаялись… Не все лекарства, знаете, одинаково хороши, не всегда дедовские методы – не в обиду им, дедам нашим, царствие им небесное – так же быстро помочь способны, как молодых умов наших времен плоды… Вот, скажем, наложил я вам гипсовую повязку, а вы и не против – вы к новому открыты. А когда сынишка судьи, значит, по зиме упал с яблони и ручку сломал – так судья в штыки. Долго его наложением планки лечить пытались, но как увидели, что ручка теперь больше не прямая, так за мной и послали. Снова, конечно, ломать пришлось, но зато теперь хорошо срослась, даже и не подкопаться…
– Вот, значит, что там происходит? В домах.
Докторишка тонко, как девка, рассмеялся.
– На слове поймать изволите? Как и говорил, о чужих делах я молчу. Для вас только и сделать могу исключение, так как знаю я, кто вы, и что репутация моя в обществе оттого не испортится…
– Ну, ты ж не совсем кретин, доктор? Я про язык не шутил. Ладно, раз все равно делать нечего, еще про что-нибудь расскажи.
– Хм… – докторишка наморщил лоб, ловко перехватил и спрятал конец бинта где-то внутри повязки. – Готово. А рассказать… Хорошо, раз просите. Был я вчера в доме госпожи Бирюлевой. Я вам уже как-то о ней говорил. Странный, странный дом, ей-богу – ваша лавка тут ни в какое сравнение, уж не обижайтесь, не идет. Осмотрел я Ирину Аркадьевну, и она меня вдруг просит – потом, заметьте, а не сперва – «поглядите-ка, будьте любезны, и на моего племянника, Ефим Петрович». Дескать, поранился тот на охоте, куда отец его не пускал, и вот, таким на глаза родителя появиться боится.
– Какой племянник? Павлуша? – спросила Царевна.
– Вот этого не знаю, сударыня. Имени не спросил, а они не назвали. Молодой человек лет семнадцати.
– Семнадцати? Кто же это мог быть?
Докторишка вытер руки своим полотенцем и продолжал балаболить.
– Ну вот, прошел я, значит, в кабинет хозяина, Георгия Сергеича. Там молодой человек в кресле и без сознания. Но живой. В ноге – пуля, все в крови. Ладно, думаю, починим. И пошел руки мыть – так положено. Вот, иду я по коридору и слышу, как девушки-служаночки говорят. «У него же детей полный дом – помрут, поди, с голоду, пока хозяин силой удерживает». И за что, мол, так с моим соседом с берега, коли он даже в одной газете с хозяином и работал. Сделал я все, что нужно, домой пошел. Говорю я, значит, о том, что видел, вечером дочери моей. А она мне – «так его наверняка похитили, папочка!» Такая она затейница, дочка моя. Ладно, Алексей Иванович, пойду я. Через день, то есть в субботу, снова зайду.
Алекс кивнул. Выходит, Приглядчик что-то затеял. Что именно – это уже и без чужой помощи выяснится. Но сейчас пока не особо до него. Нужно дождаться, что принесут Червяш и Птица. И понять, наконец, как попасть в неприступную башню.
***
До вечера Царевна не придумала ничего лучше, кроме как окликнуть из окна одного из мальчишек, щипавших кошельки на базаре, и отправить в овраг с просьбой позвать Зуба.
Алекс был занят – в лавке, как стемнело, стало не протолкнуться. Проходя мимо, Царевна слышала обрывки разговоров, но они ее не заинтересовали. Он обсуждал обычные дела, строил домыслы про Расчленителя и какой-то план нападения на кого-то, видимо, значимого. Все это Царевне совершенно ни к чему.