– Знаю я. Все, дальше пойдем пешком. И черт меня дернул в это влезть…
Привязав лошадь к дереву, Царевна и Зуб, стараясь оставаться в тени, насколько фонари позволяли, поспешили к приземистому темному особняку Бирюлева. Ночь выдалась холодная – не то, что прежние, такая, как и положено осенней– но платье уже прилипло к спине. Горели и щеки, в добавок противно тянуло живот.
Царевна не знала, что будет делать, если все получится. Длинный нож Сухаря, подвешенный на толстый шнурок, холодил кожу – но из его наличия совсем не вытекало умение пускать его в ход. Одно дело смотреть на других, и совсем другое – сделать что-то самой… Тем более, на глазах у Зуба, которому придется все объяснять.
– Какое окно? – шепнул он.
Все они – бесконечный частокол стекол – были темны.
Планировку дома Царевна не то, что не помнила – и не знала.
На миг подкатила дурнота и голова закружилась, но, утерев пот со лба, она указала на первое наугад:
– Это!
Подходя к окну, Зуб наклонился, Осторожно всмотрелся.
– Тихо. Пойдем.
Он влез первым, потом помог взобраться Царевне.
Нет, точно не кабинет. Это столовая: в полутьме виден контур большого стола.
– Черт! Аккуратнее!
Царевна сделала неловкий шаг и смахнула незамеченную этажерку. Та оказалась полна посуды.
– Ох е…! – Зуб схватился за голову. – Живо уходим!
Уйти? Нет-нет, все волнения не могли быть напрасными.
– Нет, погоди! Их спальня на втором этаже, – она вцепилась липкой рукой в рукав Зуба. – Они ничего не слышали.
– Это не кабинет!
– Он под лестницей. Нужно пройти через коридор.
Дверь столовой была заперта.
– Ну, мать твою, – Зуб достал нож и, сев на корточки, занялся замком. – Готовились, говоришь? Да Сухарь, сука, не в себе был…
– Он просто не боялся, – отирая руки о подол, прошипела Царевна.
– Под утро в легавке будем, помяни мое слово…
– Не каркай, – Царевна вспомнила, что говаривал в таких случаях Алекс.
В коридоре было куда темнее. Хоть глаз выколи.
На сей раз что-то с грохотом уронил Зуб.
– Шшш!
– Что дальше?
– Направо…
Лестница должна была быть где-то там… Но там оказалась стена.
– Что за дерьмо… Вот я кретин…
– Ну, тихо… Что ты, как баба? Нам точно сюда…
Несколько шагов в темноте с вытянутой рукой – и она коснулась перил.
– Да! Теперь туда и направо…
Вдруг стало светло. Царевна вздрогнула и зажмурилась.
– Твою мать!
– Вот они! Стоять!
Кто-то грубо дернул ее за плечо, и это не Зуб.
– Соня?..
Она открыла глаза.
Четверо полицейских в разной форме. Один, тот, что старше, видимо, более высокого ранга, чем остальные: у Царевны не имелось причин изучать их знаки отличия.
– Вы их знаете?
Некрасивая, опухшая, высохшая Ирина Бирюлева с ее вечными вытравленными до желта мелкими завитками. Прищурившись, тетка даже приложила руку ко лбу, чтобы рассмотреть лучше.
– Ах, Николай Митрофанович, как же неловко вышло, – нервно засмеялась она. – Очевидно, супруг принял гостей, а потом отошел, а мне вот спросонья невесть что почудилось…
Пригляделся к Царевне с Зубом и тот, к кому обращалась Ирина. Теперь она его вспомнила: полицмейстер Селезнев. В бытность еще помощником он захаживал в дома и отца, и деда.
Царевна отвела взгляд, непроизвольно вспомнив слова Алекса – «легашам и собакам прямо в глаза не смотри – взбесятся». Но все же чувствовала, что разглядывают ее слишком пристально – и, возможно, тоже узнали.
Но вслух сказали другое:
– Хм… Что ж, Ирина Аркадьевна, в наше время предусмотрительность не помешает.
Зуб стоял позади. Царевна не видела его, но чувствовала тяжелый взгляд. Казалось, он выжжет в спине дыру.
– Простите еще раз… Нервы, нервы…