– А как же то, что я его сперва спрятал? – прошепелявил посетитель. Речь невнятная, но без акцента – оттого Червинский сразу и не распознал инородца. Китаец или метис.
– Так не чужой же... Кровь и взыграла. Главное – одумался, – назидательно заметил хозяин, а потом не удержался – широко зевнул. Обычно он не шел отдыхать до тех пор, пока в заведении оставались гости, и потому порой проводил на ногах двое-трое суток подряд.
– Эх, а как вернуть-то? Знал бы я… Туда-то самому боязно шастать, – поглядывая на Червинского, продолжил китаец. Его громкий голос потревожил спящего соседа: тот почесался во сне и повернул голову на другой бок, поудобнее устроив ее на стойке.
– А вот ты прямо сейчас свой вопрос и реши... Эй, сударь! – Дантист отлично знал, как звали Червинского, но обращение по именам и фамилиям в его заведении не приветствовалось. – Позволите?
Бывший сыщик кивнул, отодвигая размокшие от капель вчерашнего дождя прогорклые блины, которых едва коснулся.
Не успел он моргнуть, как китаец покинул свое место у стойки и переместился за его стол.
– Простите, что смею побеспокоить...
Червинский поджег папиросу. Пепельницы на столе не было. Не дожидаясь, пока сонный хозяин решит вопрос, он бросил спичку в тарелку.
– Что тебе?
Китаец принялся ковырять широким черным ногтем большого пальца крышку стола.
– Видите ли, что... У меня оказалось – случайно, клянусь вам! – то, что принадлежит господину, на которого... Кто...
Червинский выпустил дым из ноздрей.
– Что за вещь?
Китаец быстро взглянул, но тут же снова опустил глаза.
– Как бы сказать… Не совсем вещь… Это мой племянник, сын моего... эээ... как же по-вашему?
– Зятя, – любезно подсказал от стойки хозяин. Внимательно слушал, хотя и делал вид, что протирает стаканы.
– Ну да, точно. Ребенок, то есть. Напугался, прибежал ко мне – вот я и пожалел. Вы правильно только поймите, сударь – не хотел я вашего... нашего... оскорбить. Но жалость жалостью, а так-то не прав я... Вот и хочу исправиться, назад вернуть. И извиниться, – китаец полез за пазуху и достал тканевый кошелек. Повертел в руках и спрятал обратно.
Червинский стряхнул пепел в тарелку, почесал глаза. Припомнил узкоглазого мальчишку, который терся по углам лавки, но к остальным боязливо не выходил.
– Лекарь он? Зять твой?
Если бы тот толстяк не оказался в реке и продолжил свое лечение, то – кто знает? – Алекс, быть может, и потерял бы в итоге правую руку.
Китаец быстро закивал.
– И, стало быть, у тебя его сын.
– Да! Так заберете?
– А что он сам-то не вернулся? С чего прятался?
Китаец сглотнул.
– Ох… Вы уж сами уж его расспросите. И про отца его... И про головы эти, что ищет ваш... наш...
Становилось все любопытнее.
Червинский бросил окурок в недопитый кисель и встал.
– Идем?
***
Искусственно выращенные кусты и деревья отражались в не менее рукотворном озере, аккуратно выложенном одинаковыми по размеру, явно подобранными камнями. До дома – трехэтажного, подпертого только с лицевой стороны четырьмя мощными колоннами – по-прежнему было далеко. Прошло уже с полчаса, и Куликов успел обойти часть территории, благоразумно не забредая слишком далеко – однако хозяйка так и не облагодетельствовала – не показалась.
Между тем, она оставалась последней надеждой хоть как-то продвинуть расследование в глазах Ерохина. Сегодня он ждал с докладом – но без госпожи Свиридовой Куликову будет нечего ему ответить.
Сполоснув в пруду руки и отерев лицо, горячее больше от волнения, чем от жары – сегодня духота немного спала – Куликов двинулся в обратный путь к дому, остановившись в паре шагов у трех статуй греческих нимф.
От нечего делать, он разглядывал дом. Тот жил – сноровистые руки то тут, то там, то открывали, то закрывали окна, поправляли занавески, мелькали за ними сизыми тенями. Сколько же здесь прислуги? Наверняка больше дюжины.