Окно на втором этаже распахнулось с шумом. Куликов нашел его глазами – и встретился с барышней, круглое лицо которой – белое, как у статуи нимфы – показалось очень знакомым. Полная шея, полные руки придерживали створку. Белокурые волосы, неубранные в прическу, через плечо. Неужели именно она встречалась Куликову в Старом городе? Память на лица его прежде не подводила: сыщик готов был поклясться, что это именно она смотрела на казнь Свиридова, присев на ступеньку вместе с чернявым ребенком.
– Господин Куликов? Наталья Петровна готова вас принять, – пожилая экономка, прежде отворившая дверь, подошла бесшумно, заставив вздрогнуть от неожиданности.
– Позвольте, сударыня. Кто это барышня в том окне? – не удержался сыщик.
Экономка взглянула туда, куда Куликов невежливо указал пальцем.
Барышня в окне закурила. Сыщика она не заметила.
– Хозяйская дочь, Софья Семеновна. Пройдемте?
Праздно пытаясь сопоставить два образа, разделенных пропастью, Куликов вошел в торжественную прохладу дома.
– Наталья Петровна ждет вас в гостиной.
А вот и сама хозяйка. Подтянутая, просто, но аккуратно одетая, маленькая – не такой ее, еще только подъезжая к дому, представлял Куликов.
Однако сходство с белокурой барышней было несомненным.
– Чему обязана, господин Куликов?
Она протянула руку. Что с ней сделать? Пожать? Поцеловать? Прежде Куликову не доводилось бывать в подобных домах, и с этикетом, предписывающим должное поведение, не знавался. Легко пожав тонкую руку дамы, он сразу полез в карман.
Вислоусый фотограф из газеты свои услуги оценил, не поскупившись – однако фотографии, сделанные после полудня, уже к ночи были готовы. Пока он печатал их, Куликов, снова вернувшись в газету после опроса холеных чиновников – никто из них, разумеется, ничего не видел – успел навести справки и о мальчишке, про которого говорил докер на берегу. Правда, как могут помочь втереться в доверие работяг рассказы о мелких кражах и бедственном положении семьи маленького газетчика – уж соседи о том наверняка знали и куда лучше – Куликов не представлял.
А сегодня придется, конечно, как-то объяснить Ерохину, отчего Куликов, не имея на то ни единой причины, решил отнести снимки самой госпоже Свиридовой… Но сейчас гораздо важнее то, что скажет она сама.
– Извольте взглянуть.
Посмотрев на первое фото, промышленница всхлипнула, но тут же зажала рот рукой.
– О боже мой… Боже… Это мой супруг, Семен Аркадьевич.
– Вы уверены?
– Да куда уж больше?
В глазах показались слезы.
– Простите, но я вынужден вам показать еще и эти снимки.
– Господи… Что за мерзость!
Наталья Петровна закрыла лицо руками, потом встала.
– Хитрость жизни в том, чтобы умереть молодым.
– Что? – не понял сыщик.
– Там так написано. Он сделал ее давно, очень давно, когда мы только были помолвлены – но он уже сожительствовал с одной из китайских потаскух.
– Что? – снова спросил Куликов.
– Пожалуйста, уберите это. Я не уверена, что сегодня в силах еще о чем-то узнать…
– Но вы подтверждаете, что на снимках – Семен Аркадьевич Свиридов, и никто другой?
– Да, подтверждаю! – вдруг закричала дама, но тут же взяла себя в руки. – Простите, господин сыщик, но мне нездоровится. Я вынуждена попросить вас уйти.
На обратном пути Куликов пытался выстроить ход будущего отчета перед Ерохиным, однако шофер никак не давал собраться с мыслями:
– Чего им только не живется… Кровину со всего города высосали. Дороговизна страшная, а им хоть бы хны. Вот знаешь, почем нынче фунт масла?
– Нет. Давно не покупал.
– Да вот в том то и дело, что лучше не знать. Все жалованье если на масло перевести… Так и поймешь покойного Со… Михаила Свиридова. Тот все получше чего искал, да вот и поплатился, как видно, ошибку какую-то допустил.
Вспоминать об этом покойном хотелось меньше всего – Куликов не сдержал гримасу раздражения.
– А ты что думаешь?
Сыщик всмотрелся во что-то за окном.
– Стой! Тормози!