А перед Бирюлевым – наследником самого богатого в городе человека! – теперь снова стоял вопрос: где взять средства, чтобы отдать долги.
***
Если бы можно было исправить один только день – единственный день, с которого все пошло не так.
Это было 6 марта, воскресенье. Утро выдалось солнечным, дул легкий ветер – совсем весенний. Набежавшие за прошлый день сосульки блестели под крышей. Снег во дворе уже начал темнеть. Но у ограды, где обычно стояла тень, он оставался чистым, белым, нетронутым. Туда Куликов и отшвырнул ее. Она не встала, но продолжала молить:
– Пожалуйста, не делай этого! Сережа, ты пожалеешь! Подумай, что с нами будет!
Но он ни о чем не думал. Он был пьян. Подобрав метлу во дворе, разломил ее надвое, сунул за пояс. Проверил, на месте ли оружие – еще прежний, любимый военный кольт, оставшийся от отца-офицера – и быстро пошел по улице. Дорога вела в гору, которую венчала церквушка. Тут и там встречались гуляющие – радостные, румяные. Куликов столкнулся с ними ни раз и ни два, каждый раз грубо отталкивая, пока не достиг вершины и не свернул в ближайший переулок.
За высоким забором слышался детский смех. Стало быть, они дома. Уцепившись за дерево, росшее у ограды, Куликов приподнялся и перемахнул через забор.
Четверо – как матрешки, одинаковые, круглые, чистенькие – отбросили свои забавы и глядели во все глаза, округлив рты.
– Что происходит? – подбежала, вцепившись в одно из маленьких плеч, барышня постарше – очевидно, старшая дочь.
– Отец дома?
– Что вы себе позволяете? – распахнулось одно из окон. А это уже жена – круглая, обрюзгшая. Не удивительно, что старого козла тянуло на кого помоложе.
– Я пришел к своему начальнику. Поздравить с воскресеньем хочу.
– Да вы пьяны! Проспитесь!
Куликов громко захохотал, вытаскивая длинную расщепленную ручку.
– А ты знаешь, хозяйка, что твой муж трахает мою сестру – и не ее одну?
– Что ты несешь, бродяга? – побагровев, заорала жена начальника.
Барышня, охнув, зажала ближайшей матрешке уши.
– Так он здесь или как?
– Уйдите! Я позову полицию!
– Я и есть полиция.
Куликов, размахнувшись, разбил метлой первое по счету окно, затем принялся за другие. Дети с визгом и рыданиями скрылись в доме. Идея была неважной – ручка почти сразу сломалась. Тогда он стал хватать все, что попалось под руку – ведра, поленья, даже топор. Потом в ход пошли и голые кулаки.
– Что ты творишь, Куликов! – начальник подкрался с улицы, ловко вцепившись в спину.
Сыщик вывернулся, схватил его, свалил на землю. Усевшись сверху, он вдруг почувствовал себя не просто сильным – непобедимым.
– Это тебе за мою сестру.
Удары посыпались один за другим. Багровая рожа давно превратилась в кровавое месиво, нос стал красной лепешкой, в снег отлетали зубы – но Куликов все не мог остановиться. Его уже оттаскивали набежавшие с улицы, тянули изо всех сил – и тогда он достал пистолет и выстрелил. Промахнулся – попал в живот.
Он не думал, что на такое способен. Он сам от себя этого не ожидал.
Однако наказание оказалось далеко не таким, к которому он, сидя в своем участке узником, готовился, и которого, бесспорно, заслужил.
Начальник много кому успел насолить. В глаза Куликова честили на все лады, но за спиной одобрительно посмеивались. В итоге сам тамошний полицмейстер не побрезговал явиться к виновнику и предложить сделку. Репутация Куликова не страдала, а он немедленно отправлялся туда, где сильно нуждались в грамотных полицейских. В этот вот самый город, о котором ни раз доводилось читать на страницах общероссийских газет – там о нем говорилось, как о примере упадка во всех отношениях. Но выбора не было. И Куликов выдохнул: жизнь продолжалась …
Но тогда он ошибся: все кончилось. В тот мартовский день все покатилось туда, откуда не возвратиться и ничего не исправить.
Однако вспомнилось об этом неспроста. Минувшей ночью Куликов вновь ощутил то самое чувство: метко выстрелив в живую тень, он снова сам стал живым. Сильным. Непобедимым. Он слышал, как билось собственное сердце. Пусть и на миг, но все страхи исчезли. Остался только азарт.
– Иди, Птица. Сейчас ты мне тут точно не нужен, – приказал Алекс, когда его люди затаскивали раненого в дом.
– А это? – Куликов достал старый револьвер, положил на ладонь. Посмотрел, как будто сам впервые увидел.
– Оставь себе. Все, вали.
Подойдя, Алекс легко щелкнул его по лбу. Не больно. И, хотя Куликов и плохо разбирался в правилах темного дома, но понял и то, что не пытался Алекс и оскорбить. Это было… дружеским жестом?