Червинский бросил в окно давно истлевший окурок, спугнув голубя, и взял с кресла поношенную шляпу.
***
Насрать на то, что происходит в гребаном верхнем городе. Пусть он сгорит дотла!
Телефон улетел за окно. Не велика потеря, особо – на фоне других. Их уже столько скопилось, что пальцев не хватит считать.
Легкий, отхлебнув коньяка прямо из горла, заложил руки за спину и принялся ходить, шагами меряя кабинет. Двенадцать шагов – от витражных окон до двери. А от стены со шкафами да секретом до обычной, простой стены – семь. Нехорошее сочетание – чет и нечет. Ненадежное.
Нет, неспроста байки ходили, что заговорен Алекс от бед. Видимо, оттого, что сам их исправно приносит.
Черт, и о чем сейчас Легкий думал? Верка – проклятая Верка – звонко бы расхохоталась, если бы он ей о том рассказал.
Хотя, бывало, и не о таком рассказывал. И кто знает, над какими из его маленьких слабостей теперь потешается Алекс?
Нет, виновата она. Виновата без вариантов. Так проще.
– Сенька!
– Чего? – всунул в дверь бестолковую голову человек, что годами сторожил дверь. На большее не способен.
– Кто во дворе?
– Ну да, они там играют в…
– Да насрать мне, чем они там занимаются. Хватай первого и сюда гони.
Как же все это достало! Легкий схватил со стола стопку книг – невесть как здесь оказавшихся – и запустил в окно. Редкое дорогое стекло рассыпалось целым ливнем цветных осколков. Подойдя, Легкий вгляделся в них, а потом старательно, наслаждаясь скрежетом, раздавил каблуком в муку.
– Ты звал?
– Звал.
Рябой, конопатый верзила. До того дожил Легкий – даже не знал их всех в рожу. Вот кто принял этого – Соловей? Хвощ? Когда? На замену кому? Зачем?
– Как звать?
– Щегол.
Легкий засмеялся.
– Э, нет уж. Будешь Корявым. Хватит с меня уже птиц.
Корявый со свистом вздохнул.
– Пойди и найди Пшено. Чтобы до рассвета был прямо здесь, – Легкий указал под ноги. – А если не будет… У тебя семья есть, Корявый?
– Ну да… – тот не понял вопроса. – Мамка, две сестры, брат.
– Не приведешь Пшено – считай, что больше нет.
Светлые глаза увеличились: дошло.
– Хорошо, Легкий. Приведу. Ты это… Утра не дождешься, во. Будет Пшено.
К чертям пряники – кнут куда лучше. Легкий даром только годы потратил, пока допер.
– Червяш приехал, – сообщил Сенька.
Легкий довольно хмыкнул, вытер усы и вернулся за стол. Если и могло что-то хоть немного улучшить нынешнее настроение – это то самое оно.
– Здравствуй, – легавый снял с вихрастой башки рванину.
– Выпьем?
– Выпьем.
Легавый давно обтерся в овраге. Не спешил, любопытства не проявлял.
– Жаль окно. Такое стекло нынче в цене.
– Мелкие паразиты забавились, – Легкий улыбнулся через силу. – Давно не видел тебя, Николай. Как жизнь?
– Хорошо, грех жаловаться.
– Ну, слава богу, – Легкий встал, обошел вокруг гостя, потрепал по плечу. Тот дернулся, но тут же попытался расслабиться. Не дурак – отлично соображал, что артачиться – только себе вредить. Ну, ничего. – А семья твоя как?
Червинский напрягся.
– Молчишь? Неужто не знаешь? Ай-ай-ай. Ну ладно, я тебе помогу. Чай, не впервой услугу старому знакомцу оказывать, да? – подмигнув, Легкий взял конверт со стола, протянул.
Легавый взглянул с недоверием, ожидая подвоха. Брать? Не брать?
Поиграли в кто кого переждет.
Наконец, узловатые пальцы взяли конверт. Вскрыли, достали листок.
– Что ты с ними сделал? – брызнул слюной гость.
Человек, который его привел – Кольцо, кажется – усадил на место, надавил, прижимая за плечи.
Легкий вырвал листок – часть осталась в цепких пальцах.
– Где мои дети?
– Вот как? Ты даже не помнишь, где их оставил? У троюродной, если не ошибаюсь, тетки. По материнской линии. Обе ходят в гимназию. Хорошо учатся. Старшая – то есть, прости, средняя – красавицей растет…
Кольцу снова пришлось приложить усилия, чтобы угомонить гостя.
– Ох, и не ценишь ты мою доброту. А я ведь столько для тебя сделал… Так тебе помогал. Что пишет-то наша Катюша? «Дорогой папочка! У нас все хорошо. Мы часто тебя вспоминаем…»
Уперев локти в колени, Червинский спрятал голову в ладонях и судорожно теребил торчащие во все стороны вихры.
– «Почему ты к нам не приезжаешь? Мы очень скучаем. Тетя хорошая, но…» Тут вырвано. Несчастное брошенное дитя.
– Чего тебе надо?
Глядя в обезумевшие глаза легавого, Легкий улыбнулся искренне, от души.