– Как убит? – на повышенный голос обернулся пяток голов. Верзила мученически скорчил лицо, словно собрался разрыдаться. – Да кто же такое наделал-то? Кто загубил Леньку?
– А те же самые, кто и ее, – Куликов кивнул головой в сторону трупа.
Молодая барышня – хотя кто их разберет? По виду – еврейка. Ее тело прибило течением к мосткам, где стирали прачки. В участок явилась целая делегация. Куликов, бесцельно черкавший на листе бумаги – размышления-то шли, но они касались вовсе не Расчленителей – сам вызвался осмотреть убитую.
Ее не привезли – побоялись трогать. Слишком много крови и ран, впрочем, голова и руки на месте.
– Господи, да что за нелюди такое сотворили?! – шептали в толпе.
– Так то докторская дочка, Ефима ж Петровича, – сняв кепку, перекрестился рабочий. – Святая душа! На берег даром ходила. И как же рука поднялась?
«Дочка моя пропала. В субботу я с ног сбился, поспеть ко всем не мог. Широчка по больным пошла, вот и к вам должна была заглянуть, а домой так и не вернулась»... Толстяк, лечивший Алекса, с тоской заглянул не просто глаза – как будто в душу залез.
– Как ее звали, знаешь? – спросил опознавшего Куликов.
– Так Александра же Ефимовна и звали.
– Шурочка, – поддакнула прачка.
Куликов тогда отказал доктору. Сказал, что пропавшие – не его забота. «Но ведь, – мелькнула гнусная мысль. – Все же нашел, что тот просил?»
– Проклятые Разрыватели! – грозил докер кулаком нищему береговому поселку.
– Ну что, Сергей Сергеич? Забираем и возвращаемся? – подошел, счищая песок с форменных брюк, полицейский.
– Да. Уходим.
Телега подкатилась к воде. Двое полицейских положили тело на дерюгу.
– Мы точно прокляты… Режут средь бела дня, пуще чем в овраге, – всхлипнула пожилая баба в пестром платке.
И точно в подтверждение ее слов вдалеке раздался истошный детский визг.
– Что это?
– Ленечка! – визжала девчонка. – Брат!
– Ой, что творится-то… Убили! Опять убили!
– Пусти, пусти!
– Так это ж Тишка, – спохватился докер. –Ленька?! Как так? Ты что мне сказал?
– Так правду и сказал, – усмехнулся сыщик.
***
С утра Чен, лукаво косясь на Червинского, затеял уборку. Развез грязь да пыль поднял.
– Все, хватит. Бросай это дело, – чихнув, в очередной раз велел сыщик.
– Нада, хозяина! Я убраться!
Китаец не давал ни дремать, ни думать, а терять время в праздных наблюдениях Червинский позволить себе не мог. Пришлось надеть свежевычищенные ботинки – теперь стал виден лопнувший бок! – и пойти… а куда бы пойти, чтобы спокойно над всем поразмыслить?
Червинский направился в полицейский участок.
В кабинет Птицы пропустили без вопросов. Сказывались и собственная дурная репутация, и, видимо, распоряжения нового сыщика, уже тоже успевшего себя очернить.
– А Куликов-то уехал – труп на берегу, – бросил дежурный, да и всего-то.
Кабинет был пуст, так что Червинский свободно устроился за своим старым столом, погладив его по шероховатой залитой чернилами крышке.
Он до сих пор не решил, что нужно делать в ответ на угрозы Легкого. Рассказать о них Алексу значило вручить ключ от новых кандалов в дополнение к прежним. Тот, вероятно, просто возьмет ход противника на вооружение – и проблемы сыщика только вырастут вдвое. Умолчать? Это сулило Червинскому расставание с собственной головой. Но, если уж на то пошло, он бы предпочел все-таки рискнуть собственной, а не Катиной или Алиной.
Однако, к чему бы в итоге он не склонился, оба – и Алекс, и Легкий – желали, каждый по своим причинам, непременно узнать имена Расчленителей.
В первую очередь нужно найти ответ на их вопрос, а уже потом думать над тем, кому отдать эту информацию в обмен на благополучие дочерей.
Нужно просто все собрать воедино: все, что слышал от Птицы, от полицейских, от Морозова – старого прощелыги, от Алекса, все, наконец, что собирал по крупицам сам. Все собрать, все обдумать, все по порядку, не торопясь с выводами, не забегая вперед.