– Ты мне не поможешь?
– Я догоню.
Что-то еще.
– Не знаю, не рано ли говорить об этом, – когда Птица вышел, Червяш подошел, сел на ближайший стул. – Но мне кажется, что Соловью помогал твой Сухарь. Прямо с начала лета.
Алекс глубоко надрезал столешницу.
С начала лета. Продолжение цепочки просилось само.
Вот дерьмо! А ведь Сухарь был единственным, кого он не подозревал. Если Червяш прав – то Алекс был слеп.
Нет, не стоит спешить. Червяш может и ошибаться. Иначе же… Как не хочется признавать ошибку! Многое тогда придется исправить. И, если все так, то жаль, что мертвого нельзя казнить снова. Но… Хм. Смотря что считать казнью.
– Узнай про него все, что сможешь. Выясни, для чего и Соловью, и Сухарю нужны были деньги. Причем прямо позарез, и где-то ближе к концу весны.
– Ладно. И вот еще что, Алекс. Похоже, Бирюлев убил сестру Птицы.
Это не совсем то, чего можно ждать от Приглядчика, но что ж.
– Ясно. Кстати, он уже должен на днях нам заплатить.
– А я даже не знал, что у Птицы была сестра, – продолжил Червяш. – Скрытный больно. Боюсь, сделает сейчас глупость.
– Ну так присмотри за ним. Все, иди, – хотелось подумать одному в тишине.
В ожидании того, кто стоял за всем этим, руки уже исчесались.
15
План Куликову очень не нравился. Он на полном серьезе склонялся к тому, чтобы вскрыть ночью замок мертвецкой.
– Кто-то, да непременно заметит, и как ты потом объяснишь, зачем тайно в ночи увез куда-то труп никого ненужного голодранца? – чиркнув спичкой, Червинский обломил серную головку. Запасы терпения подходили к концу. – Пойдем уже.
– А как я объясню, что увез его вечером на твоей телеге?
– Она не моя. Иногда лучший способ что-то спрятать – сделать это на глазах у всех. Просто поверь.
– Да уж, хорош довод. Ничего не скажешь.
– Вот и помолчи.
Телегу все же оставили за оградой, пошли к мертвецкой.
– Зачем только ему дался этот мальчишка…
– Ты уже спрашивал. Как и раньше, не имею ни малейшего представления. И тебе не нужно. Было бы иначе – ты бы все знал.
– Я как-то не очень привык делать что-то не понятно зачем.
– Ну так привыкай. Не в последний раз.
Медики подняли головы.
– О, Куликов. Осмотрел я уже твоих новых. Где только берешь таких любопытных? – Морозов покинул стол, за которым работал, подошел к другому, откинул простыню. – Парнишка. Лет семнадцать – девятнадцать. Мертв дня три, в реке плавал около суток. Раны две: ножевая и огнестрельная. К смерти привела первая. Оружие – нож с длинным лезвием, складной, полагаю – тут такие очень в ходу. Удобная штука, особо если рука набита и знаешь, куда им ткнуть. Тот, кто парнишку угробил – знал: удар точный и быстрый. Похоже, застали врасплох. Рана в ногу из короткоствольного оружия нанесена довольно давно – думаю, с пару недель назад. Пуля оставалась в теле, ее извлекли, а рану обработали. Еще есть многочисленные ушибы и ссадины…
– По словам докера, его похитил хорошо одетый господин, – сказал Куликов, разглядывая разрез на горле. – Какое-то время, видно, держал у себя, а затем убил.
Не увлекся бы так, чтобы забыть и про цель визита.
– С докторской дочкой тоже есть странности, – Морозов двинулся дальше, снял очередную простыню. – Ну, тут у нас барышня лет двадцати пяти – двадцати семи. Еврейка. Мертва, думаю, не меньше недели, а в воде провела дня два. Глядите сами – подпорчена. Пережила надругательство, и притом, предположу, что не раз. Нож похожего типа, только лезвие короче раза в полтора. Смертельный удар один, тоже в шею и грамотный. Но все остальные… хм. Как будто кто-то тренировался, не ставя целью убить. Ну вот, смотрите… И место, и глубина таковы, что смерть таким образом не причинишь. При этом сами удары – неловкие, вкривь и вкось. Как будто барышня какая или ребенок, в самом деле: откуда-то знали, как надо, но сделать толком не умели. А потом словно надоело – вот тогда последовал удар в шею. Он тоже немного съехал, но вполне точен и скор. Умерла она быстро.
– То есть, ее пытали.
– Может быть. Только чего от нее рассчитывали добиться? Разве что папаша ее перед кем провинился? Лейбман-то не особо избирателен в поиске пациентов.