Надо было сразу хвататься за возможность вытрясти правду, когда Легкий предлагал. Но Бирюлев, как всегда, предпочел все пустить на самотек, и теперь момент упущен.
И совсем не осталось тех, кто мог бы помочь. Ни единой души!
Воображение живо нарисовало выход. Вот Бирюлев, пригнувшись, дожидается в потемках в скверно пахнущей подворотне. Появляется сутулая спина в потрепанном пиджаке – это возвращается Червинский. И Бирюлев стреляет.
Он даже рассмеялся вслух нелепым мыслям, вспугнув прибиравшуюся в гостиной прислугу. Нет, из этого бы точно ничего не получилось.
Одно-единственное проклятое письмо ломало прежние планы. Как ни жаль, но увы: теперь точно придется возвращаться к самому первому варианту, хотя и на сей раз Бирюлев терял куда больше. Но что поделать. Один, как выяснилось, и вправду в поле не воин.
Сперва Бирюлев набрал номер лавки. Заспанный Сенька сообщил, что Легкий наконец-то – он так и сказал: «наконец-то». Видимо, дни у обитателей красного особняка выдались чересчур насыщенными – уехал наверх.
Дозвонившись до секретаря городской управы, Бирюлев затараторил, не давая вставить ни слова:
– Это Бирюлев. Мне нужно срочно услышать Василия Николаевича. Это очень важно: он ждет от меня известия…
– Вешай трубку, Митя. Я поговорю, – дождавшись щелчка, Легкий продолжил: – Ну что, надумал?
– Да. Я согласен.
Бирюлев как будто увидел широкую улыбку, прорезавшую ямку на подбородке. Теперь и голос звучал иначе:
– Вот это – дело. Как соберешься, дай знать. Обсудим все детали тут, в управе. Подпишем, Митька-секретаренок заверит, спрячет в казенный сейф – все на людях и без обмана.
– Хорошо. Тянуть нет смысла. Могу приехать прямо сегодня.
– Рад слышать, Приглядчик. Подходи ближе к пяти – посвободнее как раз станет.
– Хорошо, Легкий. Но теперь у меня есть и еще одна просьба… Старая. Я давно о ней говорил.
– Ну… Раз ты ко мне лицом, то и я к тебе. Приходи, в общем.
– Теперь ты мне поможешь? – глупое уточнение, в котором сквозило отчаяние влюбленной гимназистки. Бирюлев зажмурился, устыдившись.
Легкий рассмеялся.
– Так я же сказал – приходи. Не знаю пока, в чем там твоя трудность. Но не сомневайся – решим.
Повесив трубку, Бирюлев, несмотря на грядущую потерю, ощутил небывалый прилив сил.
– Где Ирина Аркадьевна? – спросил он, игриво хлопнув ниже спины проходившую мимо аппетитную горничную.
– К Николаю Аркадьевичу уехали, – порозовев, кокетливо ответила та.
Отлично.
Бирюлев наведался в свою спальню, где вытряс в карман пиджака содержимое нескольких пузырьков, включая тот, что выклянчил на днях у ставшего вдруг безучастным еврейского доктора.
– Расцветут хризантемы опять, вновь вернется к тебе твое счастье, и исчезнут тоска и ненастье… Расцветут хризантемы опять, – напевая романс Морфесси, Бирюлев сбежал по лестнице, вышел во двор и направился к автомобилю.
***
Лукавые глаза китайского прислужника злили. Казалось, маленький подлец потешается из своего укрытия из покрывал на перине.
Куликов едва заставил себя отвлечься от них.
– Мы оба взрослые люди. Просто открой дверь.
Червинский, рассевшийся на подоконнике и занявший тем самым оконный проем, качал ногами, соединив их в кольцо.
– Я бы охотно. Думаешь, мне есть дело до того, что ты сделаешь с этим газетчиком – или, что более вероятно, он сотворит с тобой? Да ни малейшего. Есть как минимум три места, в которые я должен очень спешить. Но я вынужден сидеть здесь с тобой как нянька. И все потому, что мне велено за тобой присмотреть.
– Кем? Зачем?
– Так велел Алекс. Ты ему нужен живым. Но не особо-то обольщайся… Дело не столько в тебе.
Он тоже потешался, как и китаец. Хуже того – даже скрыть не пытался. Тонкие губы под редкими неровными усами так и кривила ухмылка.