Смелость подобного «научного» положения вряд ли поддается оценке.
До тех пор, пока откровения графологов ограничивались рамками книг и статей, все шло довольно гладко. Но едва дело доходило до практики… Все попытки использовать графологию для нужд судебной экспертизы неизменно заканчивались неудачей. Как только графолог появлялся перед судьями, он уже не рассуждал о характере человека, выраженном в его почерке, а искал поддержки у… каллиграфов. Видный русский судебный деятель Евгений Федорович Буринский рассказывал, что когда Мишона пригласили экспертом в суд, он начал «выуживать отдельные различия в рисунках букв, несходство в каких-нибудь завитках или петельках… Собственно, психографология (т. е. определение характера по почерку) в этих двух экспертизах была ни при чем, так как Мишон не задавался никакими соображениями о душевных качествах вдовы Боньоль (от чьего имени было составлено оспариваемое в суде в Монпелье завещание) или часовщика Жюно (по делу о подлоге в Невшателе)».
Крупнейший зарубежный криминалист начала XX века профессор Рейсс писал о графологии: «Обыкновенно для разрешения вопроса о подложности или тождестве того или иного почерка принято обращаться за содействием к графологам, претендующим на умение по почерку определить даже свойство характера и другие индивидуальные особенности субъекта. Но заключения этих лиц в громадном большинстве случаев носят случайный характер и научно не обоснованы… В подтверждение можно указать на довольно известного графолога X, который по поводу одного почерка категорически заявил, что он принадлежит молодой девушке, 16 или 18 лет, скромной, с добрым, отзывчивым сердцем и проч., тогда как на самом деле исследованный им почерк принадлежал некоему Виделю, убившему разновременно более пяти человек».
В самом конце XIX века в графологии появилось новое течение (Прейер, Мейер, Клягес и др.). Эта, если можно так выразиться, немецкая ветвь, в графологии предложила свою гораздо более сложную методологию. Не отрицая, что почерк позволяет определить характер человека, представители нового течения считали невозможным делать категорические выводы только на основе графических форм (под ними понимают буквы, соединения между ними, разгон, связность). Под каждую графическую форму и их сумму Мишон и его последователи подвели определенное «значение», выраженное чертами характера (например: лень, бережливость, трусость и т. д.). Представители нового направления предложили заменить графические формы графическими движениями, которыми выполнены буквы и соединения между ними.
Например, Клягес в сочинении «Почерк и характер» сопоставлял преобладающие в почерке психические свойства (они обозначались у него знаком плюс) с непостоянными и слабыми психическими свойствами (обозначение — знак минус). Чтобы определить характер пишущего, говорил Клягес, исследователь должен первоначально уяснить для себя, какое начертание букв воспроизводил писавший. Ибо характер, выраженный в письме, состоит как бы из двух тенденций: тенденции возможного движения и тенденции «известных форм».
Клягес предлагал брать из постоянных, устойчивых признаков письма самые ярко, отчетливо выраженные и искать, не найдется ли соответствующая черта характера в других тоже выразительных образцах почерка (метод доминант). Если такая связь (для простоты назовем ее родственной) находится, то она принимается как доминанта и вокруг нее группируются все близкие по значению признаки. Результат такого отбора — система движений, которая соответствует определенным чертам характера. Далее, по Клягесу, надо в системе доминант найти внутренние мостики, единство — что, конечно, требует большого знания человеческих характеров. В конечном же итоге многое зависит от… интуиции графолога. Так длинные и туманные рассуждения, которые вряд ли придутся по душе нетерпеливому современному читателю, заводят в тупик и свидетельствуют, по сути дела, о научном крахе.
Графология доказала свою несостоятельность. Но значит ли, что манера письма вообще существует самостоятельно и никак не связана с личностью человека? Безусловно, на основании изучения письменной речи (стиль, содержание и т. д.) все же можно сделать некоторые выводы о человеке.
В книге Ю. К. Олеши «Ни дня без строчки» есть запоминающаяся запись:
«Я знал несколько графологов. Один, по фамилии Зуев-Инсаров, промышлял своим искусством, сидя за столиком в кино „Уран“ на Сретенке. Очень многие из пришедших в кино и прогуливавшихся пока что в фойе останавливались у столика и заказывали графологу определить их характер по почерку. Зуев-Инсаров, молодой, строгий брюнет в черном пиджаке и, как мне теперь кажется, в черных очках, писал свои определения на листах почтовой бумаги.