— Бывший Светлоликий решил играть по кодексам своих собратьев? — спросила Бестия устало. — В войне с ними он, кажется, не придерживался правил. Когда уничтожал селения.
Берцедер издевательски развёл руками.
— Как знать, может, вы передумаете после Малой Крови. Но мы будем… хм, придерживаться ритуалов.
Это значит — восемь воинов с одной стороны, восемь — с другой. Победивший в одной схватке может принять и следующий бой. Вмешиваться в поединок запрещено — здесь приносятся древние клятвы…
Традиция Малой и Великой Крови в войнах была древнее Альтау. Бестия и сама не знала, кто установил её. Знала только, что ритуал древен настолько, что Холдон не решился его нарушить.
Восемь схваток до смерти. Возможность для тем, кто проиграл, поразмыслить и сдаться. И далее — Великая Кровь.
Кокон, сладенько ухмыляясь, намекнул, что со стороны Морозящего Дракона на Малую Кровь выйдут сражаться отнюдь не артемаги. А это означало, что бойцом со стороны Одонара может быть только один — тот, что неподвижно замер у окна и молчал так, будто кричал перед этим месяцы.
На третьей фазе радуги она вошла в его комнату, опустилась на кровать — и почувствовала, что сама не хочет ничего говорить. В особенности говорить то, что должна: что все готово, противник на подходе, что ждут только его…
И вот теперь она услышала его голос. Мечтатель не просто говорил — читал, но не как обычно — лихорадочным шепотом, захлебываясь строчками, а размеренно, звучно, будто обращаясь к кому-то невидимому:
Изысканно и искренне просты,
У ног твоих заголубели всходы…
Да, незабудки — вот твои цветы
С сегодняшнего дня — на дни и годы.
В губах застывших спрятана тоска,
Глаза — пусты, как пара старых комнат:
Здесь нет тебя…Но нет тебя — пока.
Ушла на время. Незабудки помнят.
Когда же, гостьей из небытия,
Шагнешь по ним, устало пальцы грея —
Кто будет ждать? Хотелось бы, чтоб я.
Но, видимо, есть кто-то, кто сильнее.
И, воздухом любви его дыша,
В тот день — не плачь, а просто тихо слушай,
Как хорошо целить и воскрешать
Умеют незабудочные души.
В строках слышалась неясная скорбь по какому-то живому существу, и та же скорбь мелькнула в глазах Экстера, когда он обернулся. Но Бестия не успела спросить, что он видел и о чем читал.
— Пора, Фелла.
Он сбросил старомодного кроя длиннополый кафтан, подошел к шкафу и вынул оттуда простую льняную рубаху, шитую по вороту ирисами. В этой некоролевской одежде Экстер еще больше стал похож на юношу — и седые волосы не старили его. Бестия сглотнула.
— Наденешь кольчугу?
— Нет кольчуги, которая убережет меня от удара Ратника. И нет оружия, которым можно с ними сражаться, — он прошел к подоконнику, на котором лежал клинок — тот самый клинок, который он всего четыре месяца назад скрестил с Арктуросом Холдона.
— Даже это?
— Это не совсем оружие. Впрочем, может быть, мне придется и от него избавиться.
Он поместил клинок в ножны, какое-то время еще колебался, но Бестия сказала:
— Дай я, — и опоясала его мечом сама.
И потом какое-то время они молчали, глядя на серую радугу, которая неуклонно стремилась разделить небо пополам.
— Сегодня она станет прежней, — проговорил Мечтатель. — Навсегда. И солнце будет светить каждый день.
— Ты так уверен? — едва слышно переспросила Фелла.
— Я так решил, — и свет в его глазах подтвердил решение, но Бестию это только испугало.
— Экстер, — голос все равно задрожал, как она ни старалась, — скажи мне другое. Скажи мне, что останешься невредим… нет! Скажи мне, что просто останешься жив сегодня. Какой бы ни была радуга.
Свет в глазах Витязя потускнел, и взгляд его теперь уходил куда-то за спину Феллы.
— Мы в любом случае не разлучимся с тобой. Смерть — слишком тонкая грань для этого и слишком зыбкое понятие, чтобы…
— Чтобы что?! Экстер, — она вцепилась в рубаху на его груди, — меня не волнуют понятия, грани, случаи, скажи, что будешь жить! Ну, что ж ты молчишь…
Он взял ее лицо в свои ладони и после долгой паузы тихо и внятно произнес:
— Да. Я останусь жить.
Потом отвернулся и пошел к двери, оставив Феллу Бестию задыхаться от боли. Потому что Витязь Альтау только что солгал, глядя ей в глаза.