И солнце почему-то переместилось: теперь оно оказалось за спиной у Феллы и как будто спустилось на землю.
Бестия недоуменно взглянула на собственную кольчугу, но решила отбросить это как несущественное.
— Экстер, — она приподняла его голову. — Ты…ты…
— Со мной все хорошо, Фелла. Пустячное ранение для мага, — услышав это, она всхлипнула так, что артефакторы, которые следили за битвой, обернулись с встревоженными лицами. — Прошлое стало прошлым. Теперь нужно тревожиться только о будущем.
Взгляд Мечтателя был устремлен туда, где за будущее дралось настоящее.
* * *
Минута. Ну, или, может, чуть больше. Он не считал времени, и наносимых ударов он тоже не считал, потому что чувствовал себя солнечным зайчиком, прыгающим в высокой весенней траве наперегонки с лягушками. И меч ничего не весил. И щит откуда-то взялся, и рука как будто сама направляла его под удар Ратника. Такие глупые, нелепые, предсказуемые удары, такие неуклюжие замахи, такие неживые попытки достать его смертоносной магией — просто хотелось смеяться…
Он и смеялся. Но что-то в нем, видимо, еще отсчитывало время, потому что, когда первый ратник распластался у его ног, он знал — прошла где-то минута с начала боя.
Солнечный зайчик торжественно уложил первую жабу.
Кристо Светлячок усмехнулся своей шутке и повторил, адресуясь Морозящему Дракону.
— Тебе трындец, ты же об этом помнишь?
Дракон смешно задергал щеками, и вперед шагнул еще один ратник.
С этим вышло короче — секунд за сорок.
— Одонар!
Никто из них сегодня не пройдет. И никогда не пройдет. Потому что там, за его спиной…
— Одонар!
Третьему повезло и того меньше — полминутки не протянул. Четвертый по сравнению с остальными оказался просто рекордсменом со своими двумя минутами.
А он смеялся — ну, то есть, не все время, конечно, но в промежутках между боями, опуская меч. Он знал: скоро радуга войдет в четвертую фазу и начнется Великая Кровь, и, может быть, он потом три тысячи лет не сможет улыбаться, вот как Мечтатель — и именно поэтому он смеялся сейчас, глядя на зеленеющую физиономию Морозящего Дракона. Тот, кажется, уже начинал ощущать свой «трындец».
Но после того как пятый и шестой Ратники отправились туда, откуда пришли, с физиономией Дремлющего наметилась тревожная перемена: он улыбался. Углом губ, холодно и мерзко, и как будто что-то предвкушал, но разве это было важно? Этот идиот с мордой ящерицы просто не мог понять важного: ни он, ни его Ратники, ни вся эта мелочь, которая скопилась за их спинами (Кристо туда не смотрел, а рожи там были гораздо зеленее, чем у Дракона) — никто из них не пройдет!
Седьмой ратник тяжко шагнул вперед, и от силы его удара пригнулись оба войска. Витязю Одонара прошлось потрудиться, чтобы отразить его, а ратник между тем отбил удар, нанесенный светящимся клинком — охнули артефакторы, и почти с надеждой всхлипнула смертная свита Морозящего.
— Может быть, он… — с тайной надеждой прошептал Берцедер, который внезапно обнаружил в себе удивительно много человеческих качеств. Шеайнерес снизошел и произнес, улыбаясь:
— Нет. Не он. Нет силы, способной превозмочь Витязя в честном поединке.
Он облизнул губы толстым синим языком и повторил, смакуя:
— В честном поединке…
Пальцы приласкали оружие, перенесшееся к нему в руки — Каинов Нож, который забыли уничтожить воины Витязя, обагренный кровью Ястанира, напитанный мощью, которой никогда не знал…
— У-учитель? Почему вы улыбаетесь?
— Легковерные глупцы. Думать, что мы будем блюсти старые кодексы… Мои кодексы.
Противники, казалось, не уступали друг другу, светоносный меч и тяжелая булава летали по воздуху, брызгая искрами при столкновениях…
— Вы… вы нарушите кодекс Малой Крови? Вы вмешаетесь в бой один на один?
Улыбка стала шире, глаза по-змеиному сощурились, выбирая подходящий момент.
— Это недолго будет боем один на один.
— Но ведь тогда…
— Тогда — Витязь будет мертв. И мы победим, вне зависимости от того, нарушали мы традиции или нет. Их войскам не выстоять без него в Великой Крови…
Он тихо хмыкнул, почти даже с сожалением, и добавил вполголоса:
— А человека, который смог бы предсказать это маленькое нарушение, я убил.
Ученик тихо охнул, то ли от восхищения, то ли от ужаса, то ли от всего взятого вместе. Теперь уже неважно. Двое на арене сцепились оружием, сошлись лицом к лицу — и секунда, миг триумфа разума над благородством — настал…