Я снарядился на восемнадцать месяцев, так что запасов достаточно. Внушил себе, что легко справлюсь с задачей, если прошел от Горна до Новой Зеландии за 56 дней. Впрочем, этот аванс мне пригодится. Собрал около 5 галлонов воды.
24 марта. Замечаю, каким важным фактором становится пища. Только управлюсь с едой, как уже думаю, что приготовить в следующий раз. Это не голод и не жадность — просто мне нужно отвлечься. Бывает, задумаю что-то приготовить, а потом забуду и стряпаю что-нибудь совсем другое.
Только что по радио передали, что Фрэнк Синатра оставляет эстраду. Жаль, такой великолепный артист, он миллионам доставлял радость.
25 марта. Грот начал рваться, я схватил его несколькими стежками. Нажал хорошенько на иглу, а она возьми да соскользни с гардамана. И вонзилась мне в ладонь почти на половину длины. Продезинфицировал, перевязал — все равно рука болит и опухла немного. Только бы не было заражения!
26 марта. Вот это находка! Я копался в ящиках рабочего отсека, искал шплинт и обнаружил банку с галетами. Здорово! Я ведь думал, что взял всего одну банку, а она давно кончилась. Теперь к утреннему кофе будут галеты».
В число дел, которые я наметил, когда поймал себя на том, что таращусь в пустую печку, входило сменить грота-фал. Он сильно истерся — того и гляди, лопнет. Но осуществить свои благие намерения я все не мог из-за погоды: нет ветра — идут высоченные валы, есть ветер — нечего и думать о том, чтобы лезть на мачту. Но вот в тот день, когда я нашел галеты, 26 марта, выдался наконец удобный случай. Ветер стих, и, хотя по-прежнему катила высокая зыбь, на более сносные условия не приходилось рассчитывать. Для начала я хорошенько продумал, как действовать, чтобы новый грота-фал не переплелся со старым. Заранее приготовил весь инструмент, чтобы, добравшись до топа, не обнаружить вдруг, что гаечный ключ не тот. И приступил к работе.
Обилие штагов и бугелей у топа не позволяло достаточно высоко подняться на беседке. Надо было стоя дотягиваться до блока, и я провозился час сорок пять минут. Не так-то просто, цепляясь за шестидесятифутовый маятник, орудовать двумя гаечными ключами. Но я проявил нужную выдержку и справился с задачей. Заодно я обнаружил, что первый блок грота-фала чуть не протер дыру в металлической мачте. С этим я ничего не мог поделать, оставалось лишь молить небо, чтобы мачта выдержала еще 14 тысяч миль…
Мой лаг отказал вскоре после Тасмании — вероятно, оброс ракушками. Да я и не очень в нем нуждался, потому что привык уже на глаз определять скорость «Бритиш стил», и эта неисправность меня не заботила. В общем-то похоже, что я недооценивал скорость (не исключено, что подсознание толкало меня на это, ведь когда я потом брал высоту солнца и вычислял истинные координаты, получался выигрыш!). В тот день, когда я возился с грота-фалом, удалось 3 раза взять высоту солнца, и получился совсем маленький треугольник, если учесть, как меня качала зыбь. Вычисление дало координаты 38°20 ю. ш., 116° 00 в. д. Я предпочел бы оказаться несколько южнее, но это зависело не столько от меня, сколько от ветра. В остальном результат меня порадовал: я оказался заметно ближе к Южной Африке, чем предполагал. И можно было переходить на последний лист карты Южного океана. Но я не стал с этим спешить. Листы отпечатаны с запасом, находят друг на друга, вот я и решил идти по старому листу до самого конца, чтобы на новом начинать не от самого края! Смешно? Теперь, задним числом, — пожалуй, но тогда эти маленькие уловки были мне очень нужны; они самым настоящим образом помогали мне не падать духом. Нет, правда, мореплаватель-одиночка должен прибегать к маленьким хитростям, чтобы обстоятельства не оседлали его, чтобы оставаться хозяином положения.
В честь победы над грота-фалом я приготовил себе на ужин рубец и откупорил бутылку виски — третью с начала плавания. Как видите, я не страдал запоем, одной бутылки мне хватало месяца на два. И все же за потворство своим вожделениям я расплатился болью в животе. Подозреваю, что рубец и виски тут не при чем, а виновата была баночка маринованных овощей, которая долго стояла открытой. Вкус мне сразу показался подозрительным, однако я безрассудно пренебрег сигналом. Почти сутки мучился я животом, наконец умаслил его заварным кремом.
С 27 на 28 марта около полуночи налетел свирепейший шквал, сила ветра внезапно возросла до 10 баллов. Пришлось скорехонько убирать все паруса. Закрепляя их, я услышал грозное шипение, и могучая волна накрыла всю яхту от носа до кормы. Втиснувшись между двумя свернутыми и закрепленными парусами, я вцепился руками- в штаги, чтобы меня не смыло. Как ни странно, обошлось без поломок.
Погода держалась скверная, буйный ветер то и дело менял направление. Я перешел на новый лист карты, где обозначена Южная Африка, но до нее было так далеко, что я сложил лист втрое, чтобы чудовищное расстояние не обескураживало меня.
Живот прошел, и я решил приготовить рождественский пудинг, а чтобы сберечь воду, парил его над соленой водой. Мне не повезло, в разгар пропарки налетел шквал, и часть соленой воды попала в пудинг. Чтобы исправить дело, я вылил на пудинг мини-бутылочку бренди, и получилось вполне съедобно, даже вкусно.
Пока я уписывал пудинг, состоялась потешная встреча с альбатросом. «Бритиш стил» шла со скоростью около 4 узлов, в это время птице пришло в голову сесть на воду прямо на нашем пути. Яхта чуть не подмяла ее. Чтобы взлететь, альбатросу нужен разбег, и он побежал боком, не уступая нам дорогу. Я ничего не мог для него сделать. Изменишь курс — только хуже будет. Впрочем, мне кажется, что он вовсе не подвергался серьезной опасности, вся эта акробатика была просто-напросто комедией. Альбатрос благополучно взлетел, а я от души посмеялся.
1 апреля я передал для Британской стальной корпорации радиограмму, сообщая, что собираюсь подойти к устью Хэмбла 7 августа. В глубине души я рассчитывал, что адресат сделает поправку на первоапрельское настроение. Но шутка шуткой, а дата основывалась на тщательных вычислениях. И на самом деле я прибыл на родину 6 августа.
Но в день, когда отправлялась радиограмма, до 6 августа еще было далеко, и меня больше всего заботило, насколько ракушки затормозят ход яхты. Я их давно заметил и чувствовал, как они мешают. 2 апреля полез в воду, чтобы осмотреть корпус. Вода была холодная, и я облачился в гидрокостюм. Увиденное потрясло меня. Несчетное множество ракушек, каждая длиной около шести дюймов, облепило «Бритиш стил». С дыхательной трубкой я провел в воде почти два часа, пытаясь очистить корпус, но видимого успеха не добился. Вернувшись на борт, стал ломать голову: как же быть? Если ракушки отнимают один узел, это составит 24 мили в сутки, или — страшно подумать — 168 миль в неделю. Я взвесил даже возможность где-нибудь подойти к берегу и очистить корпус яхты, но тут же отверг этот вариант. Больше всего ракушки тормозили ход при тихом ветре — значит, надо просто-напросто держаться южнее, где можно ожидать сильных ветров. Вот и все, что я могу сделать, да еще набраться терпения…
С терпением как раз в эти дни обстояло плохо — я почему-то очень сильно беспокоился за Морин. Чтобы отвести душу, заказал на 8 апреля радиотелефонный разговор с ней. Я страшно волновался, накануне вечером тщательно побрился — нельзя же небритым говорить с Морин! Журнал рассказывает о состоянии моей души:
«3 апреля, суббота. В 10.07 по Гринвичу соединили с Морин, я услышал последние новости. И до чего же я обрадовался — обрадовался и расстроился, потому что голос ее звучал невесело. Вероятно, ожидание действует ей на нервы. Ничего удивительного. Ее, конечно, без конца расспрашивают, как идет плавание, и ей от этого не легче. Затем трубку взял а Сэмэнта, я был счастлив. Верна себе, напомнила, чтобы я не забыл привезти обещанный подарок. Поговорив минут шесть, мы простились. А через полчаса я сказал себе: «Черт с ним!» — и повторил вызов. Увы, Морин куда-то вышла. Я говорил с ее матерью, она сказала, что Морин сильно тоскует и звонок расстроил ее. Получилось, что лучше было вовсе не звонить, но я все-таки заказал разговор на завтра. Надо как-то исправить ей настроение.